Дагни

Ещё в университете я научился читать «содержание» людей. Точнее было бы сказать — их «суть». Мне достаточно было взглянуть на человека и попробовать найти в нём какие-то черты, и сразу же становилось понятным, что собой этот человек представляет, развивается ли он духовно, мыслит ли он чисто материальными категориями, как он живёт, и даже то, как он будет выглядеть в старости. Последний факт в первое время особенно удручал, так как старость явно прослеживалась у любого человека. Неприятней всего было изучать таким образом девушек. Они были внешне юны и свежи, их кожа была ещё молода, их волосы изящно пахли, они, казалось, были полны энергией и радовались жизни. Но стоило кинуть на них более глубокий взгляд, как всё становилось на свои места: вот старость уже оставила отпечаток на их лицах. Вот там, в уголке глаза, в отблеске улыбки, в прядях волос. Вот, как они будут выглядеть совсем скоро. От них ничего не останется: ни энергии, ни свежести, ни молодости. Останется только то, что внутри. А внутри — пустота…

Из-за этого я перестал даже пытаться идти на контакт с какими бы то ни было девушками. Было тяжело общаться с человеком, о котором ты знаешь даже то, чего он сам о себе не знает. При этом интересовать девушки меня не перестали: просто я не был готов начинать и развивать какие-либо отношения.

Но однажды…

Однажды, в начале сентября, сидя в кафе на Петроградской стороне, попивая свой капучино и доедая круасан, я совершенно случайно кинул взгляд на девушку, стоявшую у кассы, спиной ко мне, и делавшую заказ. Лицо её мне показалось знакомым, но я не мог понять, где я её мог видеть до того.

Сразу определить её нутро мне не удаётся, хотя обычно это никогда не вызывало особых проблем. Когда же она, наконец, расплачивается и направляется с подносом в зал в поисках столика, и мне удаётся разглядеть её лицо, я поражаюсь. Она не выглядит умопомрачительно красивой. Она вполне себе мила. У неё русые волосы до плеч, светло-голубые глаза, изящные губки и немножко отдёрнутый нос. Но одновременно с этим в ней, где-то внутри, чувствуется дикая энергия и напор, целеустремлённость. К сожалению, оценить её духовные характеристики мне не удаётся, но никакой старости внутри неё я не вижу. Я пытаюсь так и сяк представить себе, увидеть её старость: нагоняю воображаемые морщины, волосы представляю себе седыми, глаза усталыми, — но ничего не выходит, ничто её не выдаёт, как будто она и не постареет никогда…

Я понимаю, что нужно что-то предпринять и просто так отпускать её нельзя. Но мне страшно, страшно как никогда. Я пытаюсь набраться храбрости, но, кажется, мне её не хватает. Голова немного кружится, наверно, от страха и какая-то сила внутри меня поднимает мою руку, я машу ей.

Она меня замечает и улыбается. Затем, недолго думая, направляется к моему столику.

• У вас свободно?
• Да, для вас свободно, — я смущённо улыбаюсь.

Она ещё раз улыбается в ответ, ставит свой поднос, садится и снимает сумочку с плеча.

• Дагни.

Сидя за столиком, она создаёт впечатление самой кротости и умиротворённости. В этот момент она немного стесняется, и взгляд у неё неуверенный.

• Какое интересное имя, — замечаю вслух, а про себя вспоминаю про «Мистерии» Кнута Гамсуна.

Она пожимает плечами.

• Это шведское имя. У меня шведские корни.
• Как мило, — я делаю глоток из чашки, не спуская с неё глаз. — У меня всё банальней и проще — Дима. Корни казахские.

Она смотрит на меня, несколько округлив глаза, как будто я только что сказал что-то очень неожиданное и необычное.

• Как интересно!
• Чего же тут интересного? По-моему, достаточно банально, — я пожимаю плечами.
• Ну, например, вы, наверно, не знаете, что такое пить глинтвейн и кутаться в пледы для согрева.

Я удивлённо усмехаюсь — ход её мыслей меня несколько удивляет: она нашла совершенно неожиданную, новую для меня черту в обыкновенной, привычной действительности: я из Казахстана.

Вообще, Дагни иногда специально играла роль блондинки. Причём, делала она это бессознательно — просто ей так было проще существовать. Остальные люди клевали на такое её поведение, однако я её раскусил с самого первого дня нашего знакомства. Она могла быть самой непосредственностью и высказывать свои мысли вслух, особенно не задумываясь о последствиях. Она могла казаться наивной и, может быть, немного простоватой. Но это всё была только обёртка. Я чувствовал, что внутри неё — сила и мудрость. А такими методами она просто защищала себя и огораживалась от мира вокруг.

• Да, про глинтвейн и шерстяные шарфы мы имеем мало представления, хотя у нас тоже зимой бывает достаточно холодно… — улыбнувшись замечаю я в ответ.

Однако это её уже больше не интересует — она уже переключилась на другую тему:

• В Петербурге грязный снег. И абсолютно неприветливый и мрачный. Мне сам город с момента моего переезда тоже показался мрачным, — она потянула коктейль из соломки.

Я слушаю. Удивительно, но с ней я не чувствую того барьера, который обычно есть во мне при общении с другими людьми. Она какая-то не такая. И я чувствую себя менее скованно и более свободно. Я могу общаться с ней, как с человеком, которого знаю всю свою жизнь…

• А теперь я вижу, что город добрый. Он просто угрюмый и немытый.
• А мне он иногда кажется жёлтой клеткой. Меня давят стены, — признаюсь я.

Дагни немного вспыхивает, будто принимает мою ремарку за личное оскорбление.

• Да ты что! Да ты же, наверно, просто на крышах не был!
• Не был, — признаюсь я.
• Да и вообще, — продолжает она, — это неправильное отношение. Просто у тебя злость какая-то засела, ты её на город распространяешь, вот он тебя и давит. Тебе нужно найти эту злость и избавиться от неё.

Именно после этой фразы я понимаю, что не ошибся в ней. В ней действительно есть что-то непонятное, магическое…

• А пойдём на крышу?, — неожиданно предлагает она ещё до того, как я успеваю открыть рот. — Ты посмотришь на город свысока и поймёшь, что он — добрый и относиться к нему надо с любовью.

Это предложение для меня несколько неожиданное, но оно мне нравится. Тем более, что это повод познакомиться с ней поближе.

• Давай. Только чай свой допью.
• А у меня ещё банановый коктейль, — поднимает она стакан с коктейлем, показывая, что ещё сама со своим напитком не закончила.

Я киваю, и мы молчим, углубившись в уничтожение своих напитков.

Удивительно, но тишина в присутствии Дагни не вызывает у меня никакого дискомфорта. Кажется, что мы с ней общаемся на каком-то более глубоком уровне, без слов. Она делает несколько глотков, опустив взгляд в стакан, после чего смотрит на меня, облизывая губы и думая о чём-то своём, явно со мной несвязанном.

Мы заканчиваем наши напитки, киваем друг другу и, не говоря ни слова, направляемся на выход.

В присутствии Дагни мне всегда хотелось быть искренним, галантным, крайне вежливым и заботливым. Я придерживаю дверь, пока она выходит из кафе. Она говорит: «спасибо», — причём звучит это очень искренне, а не штамповано.

Не сговариваясь, мы идём в одном направлении. Я не знаю, куда иду, не знаю, куда идёт она, но полностью доверяю сложившейся ситуации. Я плыву по течению. Я плыву с ней.

Мы заходим в одну из подворотен, и сердце у меня начинает биться чаще. Мелькает мысль о том, чтобы обнять её, прижать к себе. Она смотрит на меня и улыбается, будто прочитав мои мысли, но я чувствую, что сделав это могу всё испортить. Мы заходим в подъезд, поднимаемся на последний этаж, а оттуда — по пожарной лестнице на крышу. Ни у меня, ни у неё нет ни одной мысли о том, что мы можем не попасть на крышу.

Удивительно, но доступ на эту крышу открыт. Когда спустя несколько дней я решил самостоятельно подняться туда же, то обнаружил кучу препятствий на своём пути: кодовый замок при входе в двор, домофон при входе в подъезд, замок на двери на крышу… Но в этот раз… просто чудо какое-то!

Я помогаю ей подняться, протянув руку. Она пользуется моим предложением, и я чувствую, какие тонкие и изящные у неё пальчики. Сердце бьётся сильнее — происходит то, чего со мной не происходило уже несколько лет.

Мы так и стоим, взявшись за руки, и смотрим на город. Крыши, крыши, крыши. Преимущественно красные, изредка зелёные. Исаакиевский собор, стрелка «васьки», Спас на крови, Казанский собор… Весь город со своими красотами у наших ног. Я неожиданно понимаю, как он прекрасен, я понимаю, как люблю его. И город начинает отвечать мне взаимностью. Тучи разбегаются, заходящее солнце глядит на нас. Суета там, внизу, потихоньку растворяется. Красные полосы расползаются по небу, и начинает постепенно темнеть. Становится зябко. На Дагни одна лишь лёгкая вязаная кофточка, мне её жаль, и я решаюсь согреть её, слегка приобняв. Как только я делаю шаг в её сторону, она смотрит на часы и спохватывается:

• Ой, мне надо бежать.

…высвобождается, после чего торопливо спускается по лестнице. Я, раскаиваясь в содеянном, следую за ней.

• Как насчёт того, чтобы завтра встретиться? — задаю я ей вопрос, когда мы уже выходим во двор-колодец.
• Давай, — небрежно бросает она.
• Где и во сколько?
• А… Как получится, — она хитро глядит на меня, разворачивается и бежит прочь, скрывшись за поворотом.

Я попытался было догнать Дагни, но, выскочив на улицу, мне не удалось определить, куда она исчезла. Я потерянно метался несколько минут из стороны в сторону в попытке найти её, пару раз звал её по имени, но понять, куда она делась, мне не удалось. Я потерял её.

Придя домой, сидя в задумчивости, я попытался зарисовать её личико на тетрадном листочке в клеточку. Но вместо Дагни у меня выходили неживые лица с неживыми глазами…