Я лежал в кровати в светлой комнате и слышал звон в ушах. Что-то внутри меня сломалось, что-то изменилось после всех событий. Я оглянулся по сторонам и понял, что лежу в какой-то палате, но уже хотя бы не в сумасшедшем доме. Цвет стен и плакаты на них подсказывали, что я снова в «.». От этого меня охватила паника. Я опять в этом сумасшествии! Я опять в ловушке! Ведь, если доктора Меньшова на самом деле не существовало, значит я опять вернулся на линию с точечным отстрелом, и моё физическое уничтожение на этой линии неминуемо. Если же, доктор существовал, значит он был прав, и я опять нахожусь в ловушке, только на этот раз — своих галлюцинаций и иллюзий. Оба варианта вызывали панику и навевали депрессивные мысли.
Я в отчаянии схватился за голову, уселся на кровати и заплакал. Слёзы лились очень неохотно и скупо — разучился я плакать за годы своей жизни. Впрочем, чего ещё ожидать, если с самого детства мне все окружающие говорили, что мужчины не плачут… Вот я и поверил в это… Впрочем, если этот мир — всего лишь плод моего воображения, то здесь меня ничему не учили, а значит и плакать я могу навзрыд, наплевав на все нормы приличия.
Я заплакал навзрыд…
Кто же я на самом деле, и что же со мной происходит?! В какой момент я потерял уверенность в истинности себя? Почему я не могу жить нормально и спокойно как все: найти девушку, жениться, влезть в ипотеку и выплачивать её всю свою оставшуюся жизнь или до смерти президента страны, работая при этом преподом в вузе, получая свои официальные гроши и неофициальные деньги за оценки блатным? И действительно: почему бы мне, когда первый раз предложили, не взять деньги за то, чтобы поставить зачёт «внучатому племяннику троюродной сестры друга декана общеэкономического факультета»? Зачем эта принципиальность, этот свой путь, а потом — эта статья, эта организация, эта «.»?! И что я за человек-то такой?! И человек ли вообще? Может быть, ничего этого не существует? Может быть, даже сумасшедший дом не существует, а я — всего лишь капля пота на лбу розовой коровы, участвующей в межгалактических паралимпийских играх. И пока я стекаю со лба и веду своё движение к полу, я существую, я живу, я мыслю и трансформируюсь в нечто другое, неизвестное… Но стоит мне, наконец, достичь пола, как и существование моё прекратится. Тоже неплохая перспектива…
Мысли путались в голове и перескакивали с места на место, напоминая бред сумасшедшего. Явно со мной что-то было не так.
Неожиданно дверь открылась и вошёл Алексей Алексеич. Он окинул палату взглядом и посмотрел на меня, хнычущего маленького мальчика, сидящего на кровати, обняв свои колени, и утирающего слёзы. Он подошёл ко мне, сел на край кровати и похлопал по плечу.
- Зэа-зэа. Всё закончилось. Твой кошмар из овер, и ты эген с нами. Ты эген под нашей опекой.
Я посмотрел на него с непониманием и слёзы остановились сами собой.
- Ты был в транс кондишн, на грани с комой, в течение недели. Очень сильно бредил, говорил эбаут какой-то Кирилл и доктор Меньшов… Мы беспокоились о тебе.
Как же, беспокоились! Скорее беспокоились об идеологии «.»…
- Вы за это время ещё кого-то убили? — грустным голосом спросил я.
Алексей Алексеич смутился.
- Мы не убивали. Сосаити вынесло ряд приговоров, и мы привели их в исполнение…
- И кого же в этот раз? — печально спросил я, взвешивая в своей голове, сколько мне осталось ещё сидеть в этой клетке. Я опустил ноги на пол.
- Мы дошли до буквы «К»…
Я покачал головой.
- Бат ты зря переживаешь, — воодушевлённо продолжал Алексей Алексеич. — Рыбинская систэм в очередной раз продемонстрировала своё бессилие: все номенклатурщики боятся лезть в это дело. Как их начали мочить, так присмирели, а теперь, когда мы грохнули главу ФСБ, вообще не высовываются и шёлковыми стали. Никто никаких конкретных действий не предпринимает. Наоборот всё встало, и все боятся какое бы то ни было решение принимать против пипл. Все Рыбинские инициативы буксуют… Даже после обращения Рыбина к нации об угрозе терроризма и введения в стране чрезвычайного положения, ничего не изменилось. Наоборот, это пипл озлобило ещё больше, поэтому сейчас происходят многочисленные независимые точечные отстрелы по всей стране, к которым мы уже не имеем никакого отношения.
- Вы не пипл, — перебил и передразнил я. — Вы даже его не представляете. То, что твоя террористическая организация разрослась и теперь несёт хаос из разных уголков страны, ещё не говорит о том, что ты представляешь интересы народа…
Алексей Алексеич разочаровано вздохнул, покачал головой и в качестве последнего довода заключил:
- Энивэй остановить это уже невозможно… Если даже нас прикроют, процесс уже запущен. Люди видят, что «точечный отстрел» работает, а чиновники стали задумываться о том, стоит ли воровать и нужно ли лишний раз нестись по встречке…
- Что работает-то? — посмотрел с умилением на него я. — Ты же сам говоришь, что ничего не происходит в стране, и никаких решений не принимается. Всё встало из-за террористической угрозы. Пока есть «.», есть угроза, есть ваш «точечный отстрел»…
- Твой вообще-то, — перебил Алексей Алексеич.
- Нет, не мой. Ваш! — с напором отметил я. — Вы реализовали идею, вы прочли мои слова так, как вам этого захотелось, как это было выгодно. И теперь есть все основания для того, чтобы физически уничтожить «.», и даже мировое сообщество не будет против этого.
- Да плевал я на мировое сообщество, — вспылил Алексей Алексеич и вскочил с места, начав наворачивать круги по комнате. — Эта «суверенная управляемая ручная демократия» достала уже всех, причём не только в пределах нашей страны. Выходки Рыбина внутри страны и за её пределами уже никем не воспринимаются хорошо. Россия на мировой арене стала страной клоунов, возглавляемой немолодым, маразматичным хамом и грубияном! Но им то что?! Им нет до нас дела, и нам нет никакого дела до них. Главное — это то, что люди поддерживают нас! Людей не уничтожить!
- Зато «.» вполне можно показательно уничтожить, — проговорил печально я вслух и задумался.
Неожиданно в голову пришла очевидная мысль: если это всё на самом деле лишь моё безумие, то надо следовать совету доктора Меньшова. Он же говорил, что я смогу вернуться к нормальной жизни, когда все «.» будут уничтожены… Мысль настолько была простой и очевидной, что разом сняла с меня все проблемы. На лице моём разлилось спокойствие и умиротворённость. В душе стало тепло и даже весело. Я рассмеялся во весь голос.
Алексея Алексеича это разозлило ещё больше, но он явно сдерживался от неприличных высказываний в мой адрес. Чтобы не вскипеть он прикрыл глаза, глубоко вздохнул и с деланным спокойствием заключил:
- Ладно. Зис демагогия ни к чему не приводит. Энивэй мы с тобой на одной стороне. И ты сам прекрасно понимаешь, что другого выхода нет…
Он помолчал, глядя на меня, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но я только хихикал и смотрел на него с самодовольной улыбкой. Я проникся абсолютным безразличием к «.» и своей жизни на этой линии и уже переключился на позицию наблюдателя, как учили Кирилл и Меньшов. Я неожиданно стал всё меньше и меньше верить в себя здесь. Я начал ощущать себя в каком-то другом месте, совершенно ином, не связанном ни с этой линией, ни с какой бы то ни было предыдущей… почему-то в том месте было море…
- Ах, да, — вспомнил Алексей Алексеич, вроде бы уже собиравшийся уходить, — бай зе вэй о «.». Сайт твоего дружка прикрыли как экстремистский в соответствии с законом о «СМИ». Всю редакцию арестовали, компьютеры и документы изъяли, а самого Игоря выпустили при условии, зет он будет кооперэйт со следствием. Так что будь осторожен и не вздумай выходить с ним на связь!
- Откуда у тебя такая информация? — я не хотел верить ему и воспринял всё это как глупую шутку.
- Мы разрослись настолько, зет уши у нас есть теперь везде.
Я задумался и неосторожно обронил вслух:
- Значит и у него тупик. Тогда мне абсолютно точно надо с ним встретиться.
- Ты с ума сошёл? Он же всех уничтожит! — снова был готов сдетонировать Алексей Алексеич. — Игорь работает на номенклатуру, а значит с удовольствием заложит кого угодно за деньги.
- Он мог измениться за это время, но это всё ещё мой друг и, возможно, единственный человек, способный меня понять, — спокойно заключил я тоном, не подразумевающим обсуждений.
Алексей Алексеич глубоко вздохнул.
- Ты же понимаешь, зет я не могу допустить, чтобы ты натворил глупостей и подставил нас?
Я криво улыбнулся, уже понимая, к чему он ведёт. Он помолчал пару секунд, кивнул головой как бы в подтверждение своих мыслей и позвал:
- Охрана, — и встал с кровати.
В комнату вошли Миша и какой-то неизвестный мне парень — оба одинаково бритые, накаченные и одетые в одинаковую униформу.
- Свяжите его и проследите, чтобы он не покидал эту комнату. Кормить три раза в день, по просьбе приносить чай и включать телевизор.
Оба одновременно выдали: «будет сделано» – и направились ко мне. Я не сопротивлялся а только улыбался их недалёкости и глупой наивности. В конце концов у меня есть свои методы выхода на свободу. Только сказал Мишке, глядя с деланной досадой на него:
- И ты, Миша? — и печально улыбнулся.
Он лишь в ответ с сожалением еле заметно поджал губы.
Привязали они меня к кровати крепко — так, что даже толком шелохнуться нельзя было — всё проверили, посмотрели на Алексея Алексеича. Тот только дал им знак, и они вышли.
- Я очень сори, что так получается…
- А я всё равно отсюда выберусь, — улыбаясь проговорил я.
Он покачал головой, тяжело вздохнул, осмотрел комнату. Взгляд его остановился на старом электронно-лучевом телевизоре, подвешенном на ноге к стенке, бросил по привычке: «Надо бы тебе телевизор побольше…» – потом осёкся, добавил: «А, впрочем, какая разница?» — махнул рукой и вышел.
Но сразу же после этого на меня напала апатия — делать ничего не хотелось (да и не было особых физических возможностей), только мысли о том, что «.» закрывается, не покидали меня. Сайт Игоря закрыли, мою организацию очевидно вот-вот прихлопнут. Значит совсем скоро я стану свободным. Но до этого мне надо встретиться с Игорем, чтобы посмотреть на него и от него самого услышать о сайте. Но как бы так встретиться с ним на нейтральной территории и переговорить?.. Нужно попытаться повторить свои трюки с перемещениями…
А эти мои воспоминания с линии Мэтью?.. Кто такой тот Кирилл? Почему он так свободно со мной говорил и был столь самоуверен? И к чему он допытывался о 41? И что это вообще такое «41»? С чего я должен что-то знать об этом? Впрочем, можно ли доверять сумасшедшему фанатику?!
Я даже и не заметил, как в этих мыслях погрузился в сон…