У меня всегда была достаточно хорошая визуальная память (внутренний художник обязывал). Хватало одного взгляда на пейзаж, на здание, на человека, как я уже с закрытыми глазами мог более менее точно восстановить увиденное. Наверно, ещё в детстве родители во мне заложили этот дар, а со временем он у меня, конечно же, развился. Руки я научился контролировать ещё в детстве, когда ходил в кружок ИЗО. Благодаря всему этому картины получались у меня достаточно быстро, сами собой. Хотя вру — над деталями иногда приходилось долго мучиться. Бывало так, что я вынужден был сидеть по нескольку часов, чётко вспоминая всё происходившее перед своими глазами. Так, например, я потратил ни один день на написание картины «Ворон, играющий в сокс» из-за того, что, запомнив самого ворона и мячик для сокса, которым тот игрался, я упустил множество деталей окружения, в результате чего их пришлось вытаскивать из своей памяти, а часть, судя по всему, — из воображения. Было это, правда, давно, когда мне было семнадцать, но если проблемы с деталями были ещё тогда, то и сейчас они, наверно, никуда не делись. Впрочем, меня это никогда не останавливало, а лишь немного затормаживало работу. Обычно вопрос деталей возникал скорее на конечном этапе написания картины…
А тут! Я пишу портрет Дагни, но ничего не получается! Я не могу увидеть её лицо в своём воображении. Я вижу только размытый образ. Да, я помню Дагни, кажется, помню черты её лица, но вижу их по отдельности и по какой-то причине не могу соединить. Даже эскиз зарисовать не получается — всё время руки выводят что-то не то, что-то не настоящее, искусственное, упрощённое.
Откладываю карандаш в сторону, потираю усталые глаза.
Какие муки доставляет мне эта картина! Может, плюнуть? Я же уже давно завязал с этим делом. Если бы тогда, в кафе, не выпендрился, сейчас бы не имел таких проблем… Впрочем, кому я что должен? Никому! Если не хочу, то и делать не буду!
В воображении всплывает воспоминание о глазах Дагни. Глаза как раз в тот момент, когда я ей протянул листочек с эскизом. В них — взгляд восхищения, взгляд крайнего удивления и даже взгляд уважения и обожания.
Я бросаюсь к заготовленному листу, хватаю карандаш и быстро зарисовываю то, что только что увидел. Смотрю, что получилось.
Нет же! Не так! В них нет такой детской наивности, как я изобразил! В них нет такой самоуверенности, как я вообразил! Смять листок и выбросить!
Откладываю карандаш в сторону и опять начинаю наматывать по комнате круги.
Злюсь на себя. Как же так?! Первая девушка, с которой встречаюсь, первая девушка, с которой я могу нормально общаться, единственная и неповторимая… Как такая девушка могла не запечатлеться в памяти?! Какой же я болван!
Плюнуть на всё! Пойду лучше на кухню, чай попью, отвлекусь.
На кухне гора немытой посуды. Смысл её мыть каждый раз после еды, маленькими партиями, когда можно вымыть за раз всё вместе? Кажется, настал как раз такой момент. К тому же, это может помочь мне отвлечься…
Вздыхаю, засучиваю рукава, беру губку, «Fairy». Включаю воду. Потеплее. Начинаю мыть, стараясь отстраниться от своей проблемы — говорят же, если через стену не перелезть, надо отойти в сторону и посмотреть, нет ли возможности её обойти…
Мыть посуду и ни о чём не думать тяжело — всё время мысли появляются как тучки на небе и начинают густеть, плодиться, размножаться….
Вот Она сидит напротив меня. Улыбается…
Мыть посуду! Не отвлекаться! Ни о чём не думать!..
Она не понимает, что происходит, удивлённо смотрит на меня…
Вдох. Выдох. К чёрту все мысли! Губка скользит по тарелке, слегка повизгивая…
Я же сижу, хитро посматриваю на Неё, запах кофе, музыка, в руках карандаш и салфетка. Смотрю налево и удивляюсь — такое ощущение, будто я переместился в ту минуту. Слева сидят два парня и с пеной у рта что-то обсуждают. Мы сидим в углу. Во рту терпкое послевкусие от вина. Облизываю губы. Как же всё реально! Она не перебивает, не нарушает образовавшуюся паузу, ждёт, что же я такого сделаю… Я ещё раз взвешиваю всё в голове, склоняюсь к салфетке и начинаю рисовать…
Как молния пронзает небо, меня пронзает идея!
Я снова в своей кухне, кидаю тарелку и губку, и, забыв выключить воду, бегу в свою комнату с мыльными мокрыми руками, по дороге вытирая их о штаны. Хватаю карандаш и начинаю рисовать. Линия так, потом чуть вверх, затем сюда… Главное — не останавливаться! Пишу, пишу, пишу с вожделением, с наслаждением — давно такого удовольствия от этого процесса не получал! Как только довожу линию, сразу же вижу, как её продолжить, где она должна завершится. В таком душевном порыве в течение минут десяти делаю эскиз лица Дагни, зарисовываю общую обстановку, бокал вина… Жалко музыку и запахи зарисовать не получается…
Отхожу в сторону. Смотрю. Руки опускаются от удовлетворения. То что нужно! Вот она! Получилась. Сажусь на диван, довольный собой, и любуюсь своим шедевром. Чувства начинают возвращаться ко мне, эйфория потихоньку спадает, прислушиваюсь. Вода! Вскакиваю и мчусь на кухню. Уже перелилась, зараза, и стала заполнять собой пол. Выключил, сгонял за тряпкой и начал быстренько собирать воду в ведро, пока не залило соседей снизу.
Про чай, а потом и про обед, я забыл, и весь оставшийся день провёл за работой над портретом акварелью. Закончил только глубокой ночью и, усталый и довольный, лёг спать, закутавшись в своё тёплое пуховое одеяло.