Ещё с детства я терпеть не мог беспорядок и грязь. Помню, родители даже удивлялись: и откуда это во мне взялось? Мама и папа, конечно, были аккуратны и следили за порядком дома, но во мне почему-то чистоплотность была возведена в абсолют. Стоило мне что-то разлить или рассыпать на кухне, как я сразу же должен был вытереть и убрать. Если была посуда после еды, я её сразу же мыл. Если появлялся какой-то мусор, то я выкидывал его в ближайшее ведро, кои были у меня в каждой комнате. Даже, если в ванной вода разливалась, я не мог просто так уйти — мне было не по себе от одной мысли, что где-то в квартире непорядок. Поэтому я следил за порядком дома и периодически проводил капитальные уборки.
Проводя одну из них, я как-то решил разобрать свой письменный стол. Вообще я был склонен периодически делать это, так как в нём накапливалась куча всякого хлама: стержни для ручек, грифели для карандашей, старые исписанные тетрадки, пенал, различные провода и бумажки с какими-то записями — большая часть этого мне была ненужна. Ещё будучи студентом я вывел, что периодически избавляться от хлама — полезно, это позволяет почувствовать себя чуть свободней и взглянуть со стороны на то, чем же ты оброс за отчётный период. К тому же, пересматривать и перечитывать всякие тетрадки и листочки было очень приятно — можно было окунуться в собственные воспоминания и побродить по их просторам, обсасывая те или иные моменты своей жизни. Но участь у всех них была одна — мусорное ведро. Нельзя привязываться к тетрадкам и запискам, как бы соблазнительно это ни было.
Пережёвывая дольки только что очищенного сладкого апельсина, я потянулся к очередной тетрадке, когда обратил внимание на совершенно новую, даже непотёртую бумажку жёлтого цвета с надписью на ней: «Ты спишь! Посмотри на руки!». По середине листа красовалась чёрная жирная точка. Самое интересное во всём этом заключалось в том, что я был готов поклясться, что почерк на бумажке мой, но я не мог никак вспомнить, когда мог это написать. Я даже чувствовал, что текст действительно написан мною, какая-то часть меня даже что-то припоминала, но собрать всё в одну точку и вспомнить никак не получалось.
Я отложил бумажку и постарался внушить себе, что это просто случайность — мозг сразу же, чтобы не потерять свой авторитет, всё объяснил: кто-то подделал мой почерк, сделал надпись на бумажке и подложил её мне в стол, чтобы подшутить надо мной. Что ж, очень забавно получилось. Объяснение полностью меня устраивало, но почему-то полной уверенности не вселяло.
Я продолжил уборку.
Активно перебирая ящик за ящиком, я избавлялся от всякого сора и ненужных шмоток. По окончанию уборки, мне захотелось ещё раз взглянуть на ящик, в котором была найдена записка. Открыв его, я сразу же обнаружил ещё одну, на точно такой же бумаге, тоже с точкой, которую я по какой-то причине пропустил. Лежала она на самом видном месте, и на ней значилось: «Это не розыгрыш. Ты действительно спишь». Почерк опять был мой. Мозг на этот раз мог придумать только какие-то невразумительные отговорки — он явно проигрывал битву с моим иррациональным началом, уверенно утверждавшим, что эти записки я написал сам, но по необъяснимой причине не мог вспомнить, когда и где.
Решив, что, возможно, просто в задумчивости, во время путешествия по бумажкам и тетрадкам, я забылся и сам всё написал, я сел и стал детально вспоминать как только что проходила моя уборка. Вот первый ящик, вот найден грифель, стержень, тетради. Вот листаю тетради. Улыбаюсь. Читаю матерные стишки на полях. Закрываю тетрадь, откладываю в сторону, нахожу записку…
Я сидел и упорно вспоминал детально всё, что проделал. Все мои действия логично ложились на отрезок времени из точки «начало уборки» до точки «найдена вторая записка». Быть не могло, чтобы я что-то пропустил или сделал неосознанно. Разум начал давать серьёзный сбой. Я положил записки в карман и решил, что пора бы выйти на улицу, подышать свежим воздухом и заодно выкинуть скопившийся мусор. Всё равно прибывание в четырёх стенах никак не помогало решить эту загадку, а мысли о мистических записках меня сводили с ума.
Вышел в прихожую, надел обувь, накинул пуховик, сунул руку в карман с ключами и помимо ключей что-то нащупал. Я уже не сомневался в том, что вытащу желтую новенькую бумажку с жирной точкой по середине. Так оно и произошло. На этот раз надпись гласила: «Я здесь, но ты меня не видишь, соня!». Волосы зашевелились от этой надписи. То есть в моей квартире был ещё кто-то, кто вытворял вот такие штуки со мной, а я никак не мог его контролировать, даже присутствие его ощущал только посредством бумажек с точками. Мне стало совсем дурно, стало подташнивать, однако присутствие этакой тайной силы всё-таки хоть что-то, как-то, но объясняло. Разум придумал себе оправдание, однако теперь телом овладел страх.
Быстро выйдя из квартиры, захлопнув дверь, я слетел по лестнице на первый этаж и выскочил на свежий холодный воздух. Вдохнул полной грудью и закрыл глаза.
Ноябрьский воздух был тонким и островатым, но не излишне холодным. Поразмыслив, что делать дальше и куда выдвинуться, я решил направиться в сторону автобусной остановки — съезжу до продуктового магазина, авось в толпе людей всё нормализуется.
Потихоньку отпустило.
Уже у самой остановки, пока я ждал свой автобус и бесцельно разглядывал объявления на щите, я опять увидел проклятую жёлтую бумажку с точкой по середине. На этот раз она была приклеена скотчем на рекламном щите среди остальных объявлений. Я сорвал её и прочитал: «Сдаю сознание. В хорошем состоянии со встроенным генератором оправданий. Дёшево». Эта записка окончательно вывела меня из себя. У меня закружилась голова, я плюхнулся на скамейку и схватился за голову, стараясь отстраниться от всего, однако записки со своим содержанием так и лезли в голову. Я посмотрел на свои руки и окончательно потерял себя…
Очнулся я несколько часов спустя у себя дома — я сидел за компьютером и работал над документом под названием «Линии жизни».