Открыл глаза.
Кажется, я был укрыт газетой? Как мило!
На чём я лежу? На скамейке? Какая прелесть!
Где я? Какое-то старое здание. Судя по размерам и архитектуре — старый заброшенный вокзал. Тихо и пусто. Холодно.
Сел. Хруст газеты разлетелся по зданию.
Протёр глаза. Часов девять уже, не меньше, судя по освещённости .
Что это на мне? Тряпки какие-то, лохмотья? Прям, как бомж одет. Ну, и ну!
Посмотрел на руки. Все в морщинах, волосах седых, не мытые, под ногтями грязь.
Встал со скамейки, потянулся, огляделся по сторонам, прошёл до двери. Стараясь не издавать лишнего шума, аккуратно приоткрыл её. За дверью — выход во двор, дощатым забором огороженный.
Прикинул в голове, что я могу сделать в этой ситуации, попытался изучить свои чувства. Хочу пить и есть. Вообще, ощущение такое, будто я вчера жутко нажрался — во рту прям кошки нассали, голова варит очень плохо, не помню ничего из вчерашних событий.
Почёсываясь и чертыхаясь, прошёл в сторону забора, к тому месту, через которое я, судя по всему, попал на эту территорию вчера. Прислушался. Вроде, никого с той стороны. Доску отодвинул в сторону, голову просунул, по сторонам посмотрел. Всё чисто, ментов нет, слава богу!
Пролез, доску бережно на место вернул. Неплохо бы и следующую ночь тут провести, только не хочется, чтобы слишком много народу нычку эту обнаружили — набегут, шороху поднимут, нас выкуривать начнут… А оно мне надо?
Если память не изменяет, недалеко от этого здания бистро — даст бог, найду что-нибудь там. Сунул руку в карман. Один, два, три… Рублей семьсот есть, да жетон метро, найденный в мусорке. Значит жить буду ещё один день. Только в какую сторону идти?
По сторонам огляделся. Передо мной парковая зона какая-то. Где-то тут, кажется, была тропинка… Надо, скорее всего, просто вдоль забора пройти.
Придерживаясь правой рукой за шероховатые доски с облупившейся синей краской, направился по периметру в поисках тропинки.
О! Вон там, кажется, виднеется!
В голове полнейший бардак. Что-то всё-таки не так. Что-то я упускаю. Забыл чего-то… Да только вот, что? Иду вдоль забора. Пока есть время, попробую вспомнить что-нибудь.
Зовут меня Сергей Иванович. Фамилия… Да, фамилия и не важна. Родился в Ленинграде в шестьдесят четвёртом, в нормальной рабочей семье. Звёзд с неба никогда не хватал, учился всегда нормально: на тройки — четвёрки. Окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения, кафедру радиотехнических систем. Женился в свои 23 на Оленьке, которая достаточно быстро забеременела Сашкой и родила в восемьдесят восьмом. Работал на Ленинградском заводе радиотехнического оборудования, но совсем недолго — когда настали Ельцинские 90-е, с завода выгнали. Работу найти не мог, в семье не клеилось. Оленька сама работала, но явно не была в состоянии тянуть нас всех, а у меня как чёрная полоса какая началась: туда не берут, оттуда гонят. Время шло, а ни черта не менялось. Запил. Оленька, конечно же, бывшая и без того уже на грани, начала срываться. Обстановка серьёзно накалялась, а я в какой-то момент явно почувствовал, что стал обузой, что от меня сплошные неприятности. Ну, что попишешь, коль родился я таким непутёвым?! Вот, даже, когда в школе к доске вызывали, и, вроде бы знаю, да сказать толком не могу. Так и по жизни по всей было: и знаю, и спаять могу, если что надо, и разобрать-собрать (руки у меня, вроде, в порядке всегда были), а вот, как это сейчас некоторые говорят, «продать себя» не получается, и всё тут! Ведь, есть же такие, которые собой толком ничего и не представляют, а язык как будто подвешен, и рвутся вперёд без ничего, без умений, а только благодаря этой своейной болтологии и прорываются вверх…
Ушёл я из дома, значит… Да и с родными своими и близкими все контакты порвал — а какой от меня прок? Лучше уж исчезнуть, чем обузой быть! Стал бродяжничать. Очень тяжело было вначале: попрошайничать никогда не мог — не моё это, совесть не позволяет здоровому мужику калекой прикидываться или ещё как людям в лицо врать, а через себя переступить и в мусорку залезть по начало шибко трудно было. Однако голод и не на такое подтолкнёт. Но всё-таки я всегда пытался хоть какую работу найти — где что разгрузить, где что помочь перенести… Перебивался по мелочам, голодал жутко. Выпивать так, как в семье, перестал, но при возможности, прикладывался. Подумывал иногда домой вернуться, да понимал, что несчастья от меня сплошные, что им без меня значительно лучше. Как-то раз ночью украдкой мимо дома проходил, окна высмотрел наши, да только и заметил в них свет разноцветный, тени всякие, — наверно, праздник какой. Вздохнул, улыбнулся, что у них всё хорошо, и пошёл во свояси…
Уж и не знаю, что со мной сталось бы, продолжай я так дальше, если бы, не эта оказия с газетой. Повезло — став бездомным, по необходимости знакомых обрёл, таких же неудачников, как и я. И вот, один, как-то, Фёдор, растрогавшись во время тёплых разговоров, сболтнул, что для таких как мы кто-то удумал работу — газету продавать, «На дне». Ну, я, не будь дурак, в ряды работников записался. Какой-никакой, а постоянный доход всё-таки, да и работа, как ни крути. По началу, конечно, тоже непросто было — им же в редакции за газету заплатить сорок рублей за штуку надо, а потом за сто двадцать можешь продавать. Но, ведь, надо же ещё деньги достать на покупку газет. Ладно, много не надо — штук пятьдесят возьмёшь и продавать идёшь. Так ещё и продать надо суметь — если от тебя вонять будет или неприлично выглядеть будешь, никто не подойдёт и не купит. Только нос будут воротить. Значит, нужно за собой как-никак следить. А для этого одёжку надо получше, а не те лохмотья, в которых я сплю, да помыться, себя в порядок привести. Затраты, как ни крути. А потом из этих заработанных шести тысяч с продажи на следующий день надо не меньше двух оставить, чтоб ещё купить полсотни, плюс на «прозапас» ещё тысячу, да на разборки с милицией ещё столько же. Остальное, конечно, на еду. Неплохо получалось в итоге…
В общем, непросто было, особенно, когда менты избивали — у них это ритуал такой, бездомных избивать. Особенно по праздникам мне, бывало, попадало. А десятое ноября я на всю жизнь запомню — у этой сволочи «день милиции», и они отмечают — дубасят, что есть сил всех подряд, петарды кидают… Одну знакомую, звери, вообще до полусмерти довели — еле-еле её в травмпункте откачали. В общем, научили они меня осторожным быть…
А вот в последние дни, как будто щёлкнуло что-то — так паршиво сделалось на душе, такие мысли в голову полезли, что даже и на эту работу плюнул. Вот, думаю, какая разница, жив я или не жив? Какой смысл в этом всём? Кем я стал? Какое у меня будущее? Всё равно в могилу попаду. Так какая разница, сейчас или потом? И апатия охватила, и в редакцию перестал ходить. В запой жуткий ушёл. Вот и осталось в кармане шестьсот девяносто семь рублей.
Сплюнул.
Что же за жизнь такая паршивая? И всё покою-то нет. Вон, страной, оказывается, мафия управляет: Фёдор рассказал, что об этом в каком-то американском журнале написали, мол, на самом деле всем заправляет Березовский, а он — известный мафиози. Да, чёрт с ней со страной и этим говёным правительством, которое народ свой доводит до края! Чёрт с ним! Да, ведь, весь мир не такой, каким он быть должен! Почему я не работаю радиотехником? Почему я не живу с Оленькой и Сашкой?! Разве я не человек? Разве не достоин я большего?..
Впрочем, нет. Наверно, не достоин. Был бы достоин, своё получил бы. А, возможно, только на небесах-то мне и будет спокойно.
Остановился. На небо посмотрел.
Наверху, наверно, просторно, хорошо. Нет никаких тебе ментов, нет никаких проблем! И денег завались! И шаверма бесплатная… А я тут… Ну, куда я иду? Зачем? Да, скажем, какие-нибудь остатки еды найду, ну выпить, может… Опять напьюсь, забудусь опять. А завтра? Всё по новой? И так до конца?
И так до конца…
Вздохнул и к бистро направился, благо тротуар уже недалеко.
Погода неплохая выдалась — солнечно, день, наверно, тёплым будет, да пока что-то зябко как-то, улицы ещё не прогрелись до конца. А, может, я просто, всё ещё сплю, не проснулся до конца…
Людей пока немного — выходной, Питер спит — но всё-таки находятся ненормальные, которым за каким-то чёртом надо, всё дома не сидится.
- Эй, ты!
Голову поднимаю. Три парня, лет по восемнадцать, в спортивных костюмах. Судя по взгляду, общение с ними мне ничего хорошего не сулит.
- Деньги есть? — спрашивает второй.
- Да какие ж у меня деньги, сынки? — улыбаясь приветливо отвечаю им, светя своими выбитыми зубами. — Вы на меня посмотрите. Откуда у такого как я деньги?
- А если найду? — смеётся он же.
А сами быстро подходят ближе и обступают со всех сторон.
- Буду весьма признателен, — с недоумением пытаюсь отшутиться.
- Смешно, — резко отвечает первый и бьёт меня в живот.
Сгибаюсь вдвое.
Меня бьют по спине.
Падаю на землю.
Если тебя повалили, рёбра локтями надо защищать, чтобы не сломали.
Начинают бить ногами туда, куда попадут. Со всех сторон. По спине, по ногам, по голове. Я стараюсь держаться, не первый раз у меня такое приключение, но боль никуда не денешь.
Сильный удар в голову.
Темнота.
Очнулся в том же месте, собственной кровью замазанный. Прокашлялся и встать попытался.
Боль в животе. Неужто таки рёбра сломали, подонки мелкие?! Да ещё и на один зуб меньше стало.
Что за жизнь?!
Держась за забор, на ноги встал.
Шатает, но не помирать же здесь…
Если в больницу пойду, то выгонят. В травмопункте помочь, конечно, могут, но до туда ещё добраться суметь надо. Не близко отсюда. Мне бы сейчас посидеть хотя бы и перекусить что-нибудь, сил набраться.
Пошатываясь, иду в сторону ближайшего бистро.
А деньги?!
Карманы ощупываю.
Уроды малолетние всё же и деньги забрали! Только жетон и остался. А я думал, просто изобьют. Есть у этих мудаков развлечение такое — избивать беззащитных. Ничем от ментов не отличаются. Или менты от них…
Значит еда приличная мне сегодня не светит. Придётся что-нибудь на помойке у бистро поискать.
Собираясь с силами, к бистро иду. По дороге к нему — несколько кафе. В такие меня не пускают, да я и сам понимаю, что делать мне там нечего. Только людей других пугать. А с такими кровоподтёками сейчас мне там вообще лучше не появляться.
Из любопытства внутрь через стекло посмотрел. Там уже посетители, правда, немногоб видно: в дорогом костюме мужик какой-то, мальчик, одетый опрятно, и женщина…
Остановился. Прислонился спиной к дорожному знаку и дыхание перевожу. Наблюдаю. Мужчина заказывает и расплачивается. Мальчик маму за руку держит.
Вот и Сашка, наверно, Оленьку так за руку держит. А она балует его, наверно — она добрая и отзывчивая всегда была…
Мужчина расплачивается, поднос с чаем и пирожными берёт и направляется к столу, женщина с ребёнком — за ним…
Женщина…
Взгляд её ловлю буквально на мгновение, и что-то из прошлого сквозь пелену сплошного серого сновидения прорывается — что-то, что у меня было давным-давно. Этот взгляд. Эти черты лица… Всё это до боли знакомо, да причём так, что сердце сжимается и дыхание спирает.
Оленька!
Боже мой!
Время, конечно, прошло, изменилась, конечно, но она же, такая же… А я вонючий, грязный, обросший, убогий…
Узнала?!
Вот чёрт!
Взгляд её жёстким сделался, на щеках румянец выступил, ноздри раздулись — как будто её кто-то оскорбил жутко. Да, кто ж ещё? Я её и оскорбил своим появлением повторным в жизни. Она жестом решительным мужчине показывает, что сесть надо подальше, специально место выбирает такое, чтобы меня не видеть. Спиной садятся.
Вон отсюда!
Ну, зачем?! Зачем я на свет появился? Чтобы несчастия доставлять?! Всё нет от меня никакого толку — всё невезение сплошное! Нельзя мне больше так!
Позабыв про боль, решительно к метро иду. Глаза слезятся.
Что же я за человек такой? Всё от меня беда, всё от меня плохо!
Жетон бросаю, прохожу, на эскалатор ступаю. За перила держусь, согнувшись от боли в животе, слёзы силюсь сдерживать.
И как же получилось так? Как же так произошло? Видимо, согрешил я сильно, поэтому и кару получил такую на всю жизнь — уродом и ничтожеством быть! Не суждено мне быть человеком!
На платформе.
Бросить всё! Бросить эту жизнь дрянную! Там, на небесах, легче будет! Там, на небесах, свобода! Там, на небесах, лучше будет!
Ветер.
Поезд.
Шум.
Свет фар.
Прыжок…