Мы сидели с Дагни в ресторанчике «Гравицапа». В соседнем зале играл какой-то джазовый коллектив, обстановка была приятной, ужин — достойным. Дагни — неотразимой.
- Получается, что всё в мире пусто и бессмысленно? — спрашивает она.
Я усмехаюсь. Многие попадались в эту ловушку ложного вывода. Так же только что попала в неё и она. Додерживая паузу, я с некоторым наслаждением делаю пару глотков из бокала. Какое-то густое красное с плохо запоминающимся названием — заказывала Дагни.
- Есть одна вещь, ради которой стоит жить.
Взяв ещё одну небольшую паузу, я решаюсь сделать то, чего уже давно стараюсь никому не показывать — достаю из кармана ручку и принимаюсь рисовать на салфетке. Контуры глаз, изящный носик, губки, точёный подбородок, контуры лица, ушки, волосы… Движения аккуратные и выверенные — стоит надавить посильнее, и салфетка порвётся. Стоит нажать слабее, и нарисовать не получится. Ничего страшного, ничего критичного. Просто движения и концентрация… Всё это время Дагни внимательно наблюдает и не смеет прервать мою реплику, затянувшуюся в паузу, сидя не шелохнувшись. Такое ощущение, что она даже дышать боится.
Рисунок выходит очень схематичным и не таким подробным, как мог бы получится, рисуй я на обычном листе бумаги. Я подвигаю салфетку Дагни, подпираю рукой подбородок и наблюдаю за её реакцией. Она явно такого от меня не ожидала. В её взгляде читаются смесь смятения, удивления и восторга. Она смотрит мне в глаза.
- Это я?
- Это я тебя такой вижу.
Она снова возвращается к созерцанию рисунка.
- Единственная вещь, имеющая смысл в этом мире — это любовь, — наконец, заключаю я.
- Потрясающе! Я и не подозревала, что ты умеешь так хорошо рисовать… — Дагни осекается, смотрит извиняющимся взглядом на меня и исправляется. — …писать.
- Я одно время ходил в художественную школу.., — как будто оправдываюсь перед ней.
- Надеюсь, ты не забросил это дело? — Дагни с некоторой осторожностью смотрит на меня. — Тебе надо продолжать развиваться в этом направлении!
Я только неопределённо дёргаю плечами в ответ.
Одно время я действительно хотел бросить всё, поступить в «муху» и стать настоящим художником, но обстоятельства в семье сложились так, что я вынужден был избрать другой путь — путь, гарантирующий получение фиксированного дохода. Родители убедили меня, что великим художником мне никогда не стать, поэтому я и загнал свою любовь к рисованию куда-то очень глубоко, откуда она уже практически и не вылезала. Я практически перестал рисовать, только изредка что-то выводил на тетрадных листах во время лекций, когда был студентом, и на салфетках, во время раздумий, сидя в кафе. Я избавился от коллекции акварелей, которая у меня хранилась с юности, и теперь работал только карандашом и ручкой, и то не целенаправлено.
- Сам для себя я иногда рисую, но это всё несерьёзно, — небрежно бросаю я и делаю глоток из своего бокала.
- Мне кажется, — тактично отмечает Дагни, проникновенно глядя мне в глаза, — что ты мог бы рисовать для других. У тебя талант… Это сразу видно…
Я начинаю морщиться и хочу уже уйти от этой в некотором смысле неприятной для меня беседы, но Дагни, видя это моё желание, улыбаясь, перехватывает инициативу, обеими руками дотягиваясь до моих рук через весь стол:
- Нарисуй мне картину! Нарисуй мой портрет. Ты рисуешь красками?
Несколько лениво и нехотя, я дёргаю плечами:
- В своё время учился рисовать акварелью.
- Портрет акварелью? — Дагни делает вид, что задумывается на секунду. — Мне кажется, это должно быть что-то оригинальное и лёгкое! Попробуешь?
Ну, как я могу ей отказать?
- Хорошо, я попробую. Для тебя сделаю исключение, — улыбаюсь.
В её глазах что-то загорается. Такое ощущение, будто она неожиданно для себя что-то открыла, что-то, что до этого не замечала, какую-то надежду, зацепилась за какую-то ниточку, ведущую в светлое будущее…
- Чего ты так светишься? — спрашиваю я.
Она только качает головой и улыбается. После чего поднимает бокал и со всей искренностью предлагает:
- За художника!
Ухмыляюсь. Что скрывать, мне льстит такое обращение. Чокаемся, выпиваем, глядя друг другу в глаза…
И тут, совершенно неожиданно, мне удаётся пробиться сквозь её вечно завуалированный взгляд, я нахожу, что под пеленой радости и хитрости скрывается грусть. Очень глубокая. Такая, как будто Дагни знает, что должно случиться что-то очень страшное. Что-то, что ей причинит очень сильную боль… И, скорее всего, причиной боли буду я… Однако видение это длится недолго, так как она в смятении (как будто поняла, что я это прочитал) вскакивает с места и, извиняясь, удаляется «попудрить носик».
В тот день у меня было такое ощущение, будто в моей жизни произошло что-то очень важное, что-то, определившее всё дальнейшее направление моего движения…