Благодаря интенсивному развитию науки в России и усердной работе по развитию нанотехнологий, начавшейся ещё в 2008 году с модернизации экономики страны, госкорпорация «Роснанотех» в 2024 году анонсировала модель компьютера, в прямом и переносном смысле перевернувшую сознание людей. «СВР» — Система Всеобщего Развития — представлял собой таблетку, которую нужно было лишь проглотить, после чего по организму, следуя заложенному алгоритму, распространялись нанороботы, отвечающие за разные функции, начиная от поддержки жизненных сил и оперативного лечения любых появляющихся ран, заканчивая мониторингом мозговой активности и предотвращением депрессий. Но все эти функции меркли по сравнению с главным элементом, коронующим СВР — компьютером, проецирующим в мозг любую информацию, и считывающим команды пользователя на основе встроенного анализатора мозговой активности, благодаря чему человек мог взаимодействовать с компьютером непосредственно, без лишних интерфейсов и не прилагая никаких физических усилий. Для обеспечения СВР питанием человеку требовалось лишь самому соблюдать режим питания — тот получал энергию напрямую из человеческого организма.
Устройство оказалось поистине революционным и изменило образ жизни людей во всех сферах.
Теперь любой человек, находясь в любой точке мира, благодаря постоянному подключению к интернету, мог в любой момент устроить встречи с любыми людьми, будь то друзьями или виртуальными коллегами, причём отличить их от реальных стало практически невозможно: они так же говорили, так же выглядели, даже так же пахли, как и в реальности, но при этом могли находиться на другом конце земли, за несколько тысяч километров.
Теперь не нужно было таскать с собой еженедельники, документы и даже деньги — все данные о пользователе, его счетах, его контактах, его расписание и прочее были зашиты в компьютер.
Теперь даже не нужно было тратить свои деньги и драгоценное время на подбор подходящей одежды и приведения своего внешнего вида в порядок — достаточно было купить в интернет-магазине соответствующую оболочку из категории «одежда» для того, чтобы система идентификации начала транслировать всем людям вокруг ваше изображение в желаемом для вас виде. Да и в различных салонах красоты надобность отпала — достаточно было купить оболочку из категории «парикмахер» или «пластика лица» для того, чтобы получить ту причёску и те черты лица, которые тебе нравятся — всё остальное за человека делала система идентификации СВР.
А какая разница, читали ли вы, например, «Горе от ума» или нет, если вы в любой момент можете обратиться к огромной онлайн библиотеке, найти первоисточник и процитировать любую фразу? И зачем мучить детей в течение нескольких лет и вбивать им в головы знания, которые никогда в жизни не пригодятся, если компьютер сам может проанализировать, в чём человек лучше всего может преуспеть и дать ему ровно то и ровно в том объёме, в каком нужно в конкретный момент времени?
СВР не только перевернула жизнь людей, но и размыла различия между ними. Наконец, обещанное Сергеем Сергеевичем Рыбиным и Единой Россией истинное равенство между людьми оказалось осуществимым, а народное счастье, о котором говорил президент ещё в 2002 году, оказалось реально достижимым.
В течение нескольких лет с момента выхода СВР проходил тестирование и распространялся только на коммерческих условиях по приватной подписке. Однако, несмотря на высокую стоимость устройства, ажиотаж, вызванный его продажами, был неимоверный. Люди пытались достать устройство, используя любые способы и любые деньги. Массовое производство СВР началось в 2030 году, а уже начиная с 2036 года, правительство России по инициативе Рыбина Сергея Сергеевича приняло решение установить СВР бесплатно всем желающим. А уже два года спустя компьютеры стали бесплатно устанавливать всем новорождённым. К 2042 году в стране не осталось людей, у которых не был бы установлен СВР, а функционирование вне данной системы представить себе уже было невозможно. Так начался триумф России на мировой арене…
Всё это я прочитал в справочной системе своего сознания (что, наверно, звучит как некое сумасшествие), когда ощутил, что моё тело как-то необычно воспринимает окружающий мир, и попытался разобраться в том, почему это так происходит. Я лежал на кровати и видел всё вокруг себя как будто двухслойным.
Первый слой представлял собой угрюмую, тёмную, грязноватую, потёртую комнату небольшого размера, без окон, лишь с дырой вентиляционной шахты и одной единственной серой дешёвой лёгкой дверью из ДСП, без замка, ведущей куда-то наружу. Комнату было тяжело различить, так как в ней даже не было ни одной лампочки, а из мебели были лишь металлическая кровать со старыми пружинами и слежавшимся матрасом, жёсткий пластмассовый стул, пластмассовый стол на трёх ножках с углублениями для еды и воды внутри, а также странные трубы над столом, из которых, по-видимому, и должны были подаваться еда и вода. Конструкция чем-то напоминала кормушку для хомячка… Рядом со столом были расположены пластиковая раковина, душевая кабина и простой керамический унитаз.
Поверх всей этой квартиры, как будто во втором слое, в моём восприятии была шикарная просторная комната с огромными окнами с видом на парк, освещённый приветливо улыбающимся солнцем, голубыми обоями с золотыми завитушками, массивными деревянными дверьми с золочёными ручками, шикарной мягкой двухспальной кроватью, дубовым тёмно-коричневым столом и десятком стульев, расставленных вокруг него. В квартире помимо описанной обширной комнаты, были ещё туалет и ванная. Я прошёлся к ним и заглянул внутрь. Ванная с шампунями, солями, маслами, одеколонами и ароматизированными свечами, керамическая раковина с медным краном. Туалет с идеально белыми унитазом и биде… Где-то подспудно я чувствовал жёсткую связь между раковиной в первом и во втором слоях и унитазами в обоих слоях. Как будто перемещение к ним во втором слое автоматически означало перемещение к соответствующим предметам в первом. Возможно моё тело проделывало это сотни раз на автомате.
Обращаю внимание на свою одежду. В слоях она различается разительно. В первом — на мне серый льняной комбинезон, надетый на голое тело, и чёрные потрёпанные жёсткие кеды из тонкой материи на ногах. Во втором же слое я одет в потёртые синие джинсы с эмблемой «Wrangler», приятную мягкую обтягивающую футболочку бежевого цвета с надписью «13», а поверх неё — рубашку в крупную сине-бежевую полоску. На ногах — несколько истоптанные белые кроссовки «Nike»… Ощущения в разных слоях и вид одежды смешиваются и вызывают дискомфорт. Плохо понимаю происходящее. Сознание, не привыкшее к таким фокусам, пытается разъединить слои, концентрируется то на одном, то на другом, вызывая своими действиями головокружение и головную боль.
Я прогуливаюсь по комнате, дотрагиваясь до разных предметов, принюхиваюсь, прислушиваюсь, сравниваю получаемые ощущения, стараясь как-нибудь успокоить взбунтовавшийся организм. Прикасаясь к стулу с пластмассовой спинкой в первом слое, сразу же чувствую мягкую ткань обивки во втором. Вдыхая запах ванили во втором слое, дышу совершенно пресным и безвкусным воздухом в первом. Слыша гул разболтавшегося вентилятора в шахте в первом, лишь подмечаю приглушённое щебетание птиц во втором…
Неожиданно замечаю, что во втором слое помимо всего прочего есть ещё и какое-то постоянное тонкое течение неиссякаемого потока информации: как будто через меня пропускают ленту новостей. Как только я обращаю на него внимание, лента выступает на передний план, и я уже могу чётко различить, что она в себе содержит. Сейчас это своеобразный документальный фильм. В данный момент передо мной стоит полноватый усталый человек с синяками под глазами, крючковатым носом, большими губами и идеально ровными зубами. Взгляд у него потухший и виноватый. Он удручённым голосом, срывающимся на плач, признаётся:
«…и совершил диверсию осознанно, будучи американским агентом ЦРУ. Раскаиваюсь в совершённом преступлении и готов понести высшую меру наказания, не заслуживая прощения…»
Я просто знаю, что человека зовут Виктор Стрельцов, и что его фигуру преобразовали так, чтобы она вызывала неприязнь. Возможно, такие небольшие детали, как: подведённые чёрным карандашом контуры глаз, тщательно выбеленные зубы, сформированная кем-то сгорбленность — были незаметны рядовому гражданину, но, по-видимому, я отличаюсь от рядовых, так как сразу же распознаю этот подлог.
Как только Виктор заканчивает своё признание, диктор где-то у меня за спиной начинает говорить о том, насколько тяжко совершённое преступление, о том, что партия любит и партия прощает, но Виктору нужно отвечать не перед ней, а перед нашим суверенно-демократическим обществом. Сразу же после этого перед моими глазами всплывает вопрос: «Простить Виктора?» — и два варианта ответа: «Да» и «Нет». Какие-то животные инстинкты внутри толкают меня, и я, практически не раздумывая, выбираю «нет». Вопрос исчезает и вместо него появляются две полосы с указанием процентов. Полосы двигаются, словно пляшут канкан: рост одной сопровождается снижением другой, чередуются… — и вот уже спустя секунд десять они успокаиваются, останавливаются и на большей из них появляется: «Нет — 83%», а на меньшей — «Да — 17%». Сразу же после этого диктор объявляет, что голосование закончено, в нём приняло участие пятьсот тридцать девать миллионов человек, решение принято. Приговор приводится в исполнение. «Боже, прости и прими грешную душу раба твоего Виктора. Аминь» Глаза Виктора закатываются, сам он падает замертво словно его организм неожиданно перестал работать, и я понимаю, что перед моим взглядом лежит уже мёртвый человек. За кадром раздаются бурные аплодисменты зрителей, и передача меняется на сводки с Русско-американского фронта.
Следить за потоком больше нет никакого желания, я его рефлекторно заглушаю, хотя полностью отключить его не удаётся. Пытаюсь отрешиться от всего этого и вспомнить, как я здесь очутился, и кто я такой, когда замечаю, что в этот раз помню, что нахожусь всего лишь в теле своей проекции, обладающей чуть большей энергией, чем многие другие, а родной для меня является проекция на какой-то другой линии, со значительно большим уровнем энергии. К сожалению подробностей как об этой, так и о предыдущей линии, я совершенно не помню. Помню лишь, что здесь с самого рождения в меня внедрили СВР, и практически всю свою сознательную жизнь я действовал лишь во втором слое, воспринимая его как нечто само собой разумеющееся. Ещё в детстве первый слой был полностью закрыт для меня, и это вот расслоение восприятия ненормально, скорее всего, какая-то аномалия, связанная либо как-то с прошлым этой проекции, либо с моим переходом на эту линию. Возможно, если бы я помнил свою предыдущую линию, многое стало бы понятней. Однако оттуда я могу вспомнить лишь обрывки обучения и какого-то наставника, черты лица и имя которого затерялись где-то в углах моей памяти. Ощущение при этом такое, что без его имени мне никак себя не вытащить и не вернуться назад…
Раздаётся стук в дверь, я вскакиваю с кровати, вздрагиваю и гляжу на неё.
- Войдите, — отвечаю на полуавтомате и отмечаю, как непривычно звучит мой голос: мало того, что он различается в слоях: в первом он хриплый и ленивый, говорящий костляво и неровно, во втором — вальяжный и бархатистый, звучащий баритонально приятно. Кроме того, кажется, он ещё и радикально отличается от голоса моей формы с оригинальной линии…
Во втором слое дверь открывается и в комнату входит молодой подтянутый парень приятной внешности с золотыми кудрями и голубыми глазами. С таких обычно в фильмах рисуют супер-героев. В первом же слое абсолютно ничего не происходит. И стук, как я понимаю уже пост фактум, был только во втором.
- Привет, Рофенар! — говорит вошедший приятным баритоном, похожим на мой.
Над ним появляется табличка с именем и краткой информацией: «Вертивлас Подгорский. 25 лет. Коллега по работе, старший аналитик. Богатые родители. Холост. Флегматик. Частые депрессии. Пьёт пиво. Любит «Витязь». Гетеросексуален. РСС: 2». Некоторые из появившихся фраз выделены голубым цветом и подчёркнуты и по-видимому позволяют узнать подробности по обозначенным темам. Но, вот, самая загадочная — РСС — никак не расшифрована… Впрочем, я всё равно пока на это время терять не собираюсь — мне хотя бы для начала привыкнуть к этому интерфейсу и к самому себе.
- Привет, Вертивлас! — отвечаю я, стараясь не показывать своего смущения, из-за того, что на самом деле не знаю, кто он.
- Как жизнь? Что-то ты бледновато выглядишь, не заболел ли? Ты проводил утреннее сканирование? — бойко забрасывает он меня вопросами.
- Я? — растерянно переспрашиваю, после чего отвечаю как можно более нейтрально, стараясь скрыть то, что не имею ни малейшего представления о том, что такое «утреннее сканирование»: — Я в порядке. И сканирование в порядке.
Вертивлас смотрит на меня с недоверием, а я про себя отмечаю, насколько же он реален во втором слое. Он дышит, он моргает, он улыбается, от него пахнет приятным парфюмом и у него черты лица абсолютно реального человека…
- Чем думаешь сегодня заняться? — хитро поглядывая на меня, спрашивает он. — Опять со своей таинственной незнакомкой вечер проводишь?
Что за незнакомка?! Чем обычно здесь занимаются? Как мне себя вести с этим товарищем, если я совсем не знаю, кто я? Краснею, хотя чувствую, что это происходит только в первом слое.
- Возможно. Посмотрим. Я пока не решил…
- Пока не решил? — не скрывая своего удивления, спрашивает Вертивлас. — Что-то это на тебя совсем не похоже. Утреннее сканирование точно дало положительный результат? А то, может, твои боты вирус подцепили? Ты обновлял антивирус?
- Да всё в порядке, — с небольшим раздражением отвечаю я. — Я просто туго соображаю…
- Окей, — неожиданно отступает он и оценивающе глядит на меня, — тогда приходи в себя. Только имей в виду, что мы сегодня собираемся на арену сходить. Трестон говорит, что у него есть стопроцентная информация о сегодняшнем победителе — можем на этом деле подняться.
Я киваю, Вертивлас разворачивается и быстро уходит, закрыв за собой дверь. Сразу же после этого раздаётся стук в дверь, на который я молниеносно и резко отвечаю:
- Я занят. Зайдите потом.
С другой стороны раздаётся мужской голос:
- Привет, Рофик! Ты в порядке? Вертик говорит, ты странный какой-то сегодня…
Перед дверью появляется табличка с фотографией молодого человека модельной внешности (чем-то напоминающего Вертивласа, только с другой причёской) в изящных очках и подписью: «Трестон Татаров. 27 лет. Школьный друг. Бухгалтер. Женат. Сангвиник. Увлечение: арена. Не пьёт. Бисексуален. РСС: 3».
- Привет, Трестон! — отвечаю я, сознательно не впуская его в квартиру. — Я в порядке. Просто занят сейчас.
- А-а-а, — с явной улыбкой отвечает он. — Понял, понял. Ок. Не буду тогда мешать. Просто оставлю в твоём календаре напоминалку о сегодняшней арене.
Сразу же после этого перед моими глазами на пару секунд вылезает полупрозрачная табличка с расписанием на день, и в ней появляется запись на 18.00 «Трестон: Арена с друзьями».
Трестон исчезает, и я остаюсь один на один с собой. В голову приходит мысль о том, что неплохо было бы узнать, сколько сейчас времени, и сразу же изнутри меня выплывает знание: «10:31». Прекрасно. Начало дня, есть время во всём разобраться…
Начинаю ходить по комнате в поисках каких-нибудь указаний на своё прошлое. Решаю как следует осмотреться. Голова всё так же побаливает, но в целом организм уже, кажется, привыкает к раздвоенному восприятию и разделяет слои с менее болезненными ощущениями. Прогуливаюсь по комнате во втором слое, приподнимая скатерть, осматривая кровать, заглядывая в ванную комнату, но абсолютно ничего не нахожу — всё идеально чисто, никаких лишних бумажек, никакого мусора. Неожиданно всплывает мысль, я соглашаюсь с ней и вызываю записную книжку в своём мозгу. Перед моими глазами, как будто в полуметре от меня, появляется листок со списком имён и фотографиями. Практически все фотографии похожи друг на друга: девушки миловидны, подтянуты и подкрашены, парни подкачены и приятны на вид — этакий музей восковых фигур, составленный из моделей «мистеров и миссис вселенная». Бегло просматриваю картотеку в поисках чего-нибудь особенного, но ничего интересного не нахожу.
Вспоминая какие-то моторные функции, обращаюсь к своему дневнику. Перед глазами появляется лист с текстом, которому не видно начала и конца. Некоторые абзацы сопровождаются видео вставками. Громадный дневник, вёлся упорно, наверно, в течение лет десяти. Перелистываю в начало, решаю прочитать, но, оказывается я вёл его настолько подробно, что тот стал нечитабельным — меня хватает минут на пять чтения записей типа: «сегодня я проснулся как всегда по будильнику, в девять утра. На завтрак была каша овсяная со вкусом абрикосов. Что-то она мне поднадоела, надо бы купить добавку «клубника». Сходил в туалет и почистил зубы. Десны с новой пастой кровоточат меньше, Трестон был прав, «Лесной бальзам» очень хорош. На работе Вертик хвастался тем, что купил себе ещё одну комнату в квартире, собирается устроить в ней кальянную. Пижон…»
Подробности моей старой жизни в таких деталях меня не особенно интересуют, поэтому я дневник быстренько перелистываю к последним событиям. Но к своему разочарованию обнаруживаю, что эти записи отличаются от первых незначительно: всё то же занудство, во всё тех же мелких бесполезных деталях.
Исследуя свои файлы во втором слое дальше, сажусь в обоих слоях на край кровати. Открываю еженедельник. Тот расписан на месяцы вперёд. Неделя семидневная, но работы нет только в субботу. Сегодня суббота, какое везение! Однако каждую субботу в 11 часов значится «субботник», который длится до 17.00. Какой кошмар! Здесь вообще отдыхают?! Замечаю, что некоторые записи, такие как: «купить Фруттис», «встреча с Вертиком», «встреча с лириком» — сделаны мной, а некоторые, такие как: «работа», «субботник», «обновить антивирус», «кружок рукопашного боя», «кружок психологов» — явно кем-то извне. По-видимому, эти события добавляются автоматически при каких-то условиях. Изучая своё расписание, понимаю, что я очень занятой человек, и времени свободного у меня практически нет: либо работаю, либо хожу по кружкам, либо хожу на встречи, а практически всё остальное время сплю.
Часы. Копаясь во всём этом своём мусоре, я умудрился потратить более двадцати минут. 10.49. Понимая, что в мире, в котором все дни столь подробно расписаны, событие под названием «субботник» лучше не пропускать, иду по ссылке в событии и читаю:
«Товарищи! В эту святую субботу мы почтим память наших солдат, павших на юго-западном фронте в войне с американскими захватчиками и займёмся выжиганием их имён на памятных дощечках. Товарищ Рофенар Антонов, на вас возложена ответственная задача — прийти к 11.00 на площадь героя России Угона Камазова и выжечь на дощечках следующие имена…» Далее следуют ссылки на список с именами и руководство с тем, как именно их нужно выжигать и как правильно писать буквы на дощечках.
Буквы на дощечках?! Эта деятельность явно не требует интеллектуальных усилий и скорее нужна для того, чтобы просто людей занять чем-нибудь. Однако узнать, что может последовать в случае непосещения этого мероприятия, мне почему-то не хочется.
Я вскакиваю во втором слое, а в первом неожиданно для себя, следуя какому-то внутреннему инстинкту, хватаюсь за края кровати и нащупываю что-то под своей правой рукой. Поспешно покидая комнату во втором, достаю в первом кипу листов, скреплённых куском ржавой пружины от кровати. Одновременно с этим левая рука как будто сама нащупывает и вытягивает за длинный шнурок из-под матраса маленький старый фонарик, который я, покрутив в руках пару секунд, включаю.
Свет фонарика, хоть и очень тусклый, умудряется на несколько секунд ослепить меня. Я тру глаза, трясу головой и, привыкнув к нему, придя в норму, принимаюсь изучать листы. Они исписаны простым карандашом, почерк кривой, как будто детский: буковки неровные, в некоторых местах слишком сильно надавлены, рука явно не слушалась автора. Читаю: «Это моя первая запись. Никогда не думал, что в свои сорок один мне придётся учиться писать, держа карандаш в руке…» — и сразу же по прочтении в голове всплывает картина из прошлого. Ощущения такие, как будто кто-то вытащил игральную карту из колоды, положил на стол рубашкой вниз, и мне теперь видны её номинал и масть…
Я сижу в тёмной комнате с зашторенными окнами, через которые еле-еле пробивается свет, из-за чего толком не могу разобрать черты фигуры, сидящей на покосившейся табуретке напротив меня. Фигура присутствует только в первом слое, во втором слое полнейшая пустота. Фигура продолжает:
- Значит тебе придётся научиться писать руками. А как же иначе ты сумеешь зафиксировать самые важные мысли и идеи?
- Я всё равно не понимаю, как я смогу не держать в голове события, подобные этой нашей встрече, забывать их и вести журнал только на бумаге? — искренне удивляюсь я. — Как я смогу не выдать себя системе?
- А ты уже это делаешь… Тебе только надо вспомнить… Ну, не думаешь же ты, что это наша первая встреча?! — незнакомец улыбается и быстро исчезает вместе с воспоминанием.
От этой сцены мурашки пробегают у меня по коже, но во втором слое я, слава богу, себя никак не выдаю. Да и вообще, чувствую, что СВР никак не отреагировал на появление в моей голове этих воспоминаний, что почему-то кажется странным и неправильным.
Имя этого незнакомца из тёмной комнаты я вспомнить не могу, хотя оно где-то совсем близко, крутится на кончике языка, но, по-видимому, из-за своей вредности никак не хочет вспоминаться…
Пока я перелистываю свои записки в первом слое, моё тело во втором успело выйти из дома, прошло по кирпичной дорожке, усаженной с двух сторон растительной изгородью, и теперь уже быстро идёт к площади Угона Камазова по мощённому тротуару, усаженному с разных сторон пальмами и ёлками, мимо разнообразных домов и коттеджей. Весь этот антураж навевает воспоминания об игре «The Sims» из какого-то не местного моего прошлого. Мимо меня проезжают разноцветные машины, мотоциклы, велосипеды, из которых мне машут какие-то мои знакомые со всплывающими карточками над головами. Я, не останавливаясь, машу им в ответ, киваю и приветливо улыбаюсь, стараясь не выдать себя. И всё это происходит с включённой где-то на фоне информационной лентой, избавиться от которой просто не представляется возможным.
Пока я вспоминал фигуру в тёмной комнате, в ленте рассказывалось о банде американских рецидивистов, раскрытой полицией. Суд над ними состоится сегодня вечером. Участие в нём сможет принять любой гражданин. Сейчас же в ленте следует предостережение, читаемое взволнованным, но уверенным приятным мужским голосом:
«Граждане, будьте бдительны! У полиции есть достоверная информация о существовании как минимум ещё одной банды рецидивистов, занимающейся разработкой вируса, уничтожающего СВР. Группа будет нейтрализована в ближайшее время, на данный момент вычисляются её последние участники, однако просим вас быть бдительными и сообщать о любых нарушениях правопорядка. Помните: враг не дремлет!»
Возвращаясь в первый слой, пытаясь восстановить свои воспоминания, перелистываю найденную кипу бумаг, но не могу ничего разобрать: как будто сумасшедший записывал свои хаотичные мысли. Слова читаемые, но в единую логичную линию не складываются. Только текст на первой странице имеет смысл, однако сам по себе он ничего не раскрывает. Перечитываю его полностью:
«Это моя первая запись. Никогда не думал, что в свои сорок один мне придётся учиться писать, держа карандаш в руке. Мне всегда казалось, что по жизни может скорее пригодиться умение сходу называть и считать простые числа в обратной последовательности или же умение быстро читать и находить в тексте правильные слова и отбрасывать лишние… Конечно, как показало время, это всё очень важно, но, оказывается, нужнее всего на свете — уметь напрягать мышцы и писать руками. Как же мне тяжело даётся каждое слово!»
Запись странна различными неточностями и непонятными намёками. Мне не сорок один, а двадцать девять, я это знаю точно, по медицинским показаниям СВР. А фраза про простые числа и последовательности слишком туманна и неясна. Возможно, это какая-то шифровка, но пока я не в состоянии разобраться с тем, что же это на самом деле такое…
Складываю листы, расстёгиваю комбинезон и засовываю их влево, поближе к сердцу, решая, что разберусь с ними чуть позже, когда неожиданно с обратной стороны ткани нащупываю какую-то выпуклость. Заглядываю внутрь комбинезона, свечу фонариком, попутно разглядывая свою не волосатую грудь, и замечаю очень маленький, прикреплённый скотчем, потрёпанный листочек бумаги, на котором карандашом выведены цифры: 9877351246062730451 — и сразу же в голове всплывает другой эпизод из прошлого.
Я с девушкой. У неё светлые растрёпанные волосы, родинка на правой щеке и зелёные глаза. Она мне улыбается и целует в губы, прикрывая глаза. Её левая рука проникает в мой комбинезон и прилепляет бумажку.
- Не забудь!
- Ты же знаешь…, — с небольшой печалью отвечаю я.
Она кивает и добавляет:
- Тогда вспомни, — очень светло улыбается и целует ещё раз.
Воспоминание очень короткое, но живое, я даже, как будто ощутил её своей кожей и почувствовал её запах. И я уже знаю, что делать с этими цифрами. Я вспомнил. Число делю на 41, получаю дату, месяц, час, минуты, координаты. 24 сентября. Сегодня. 11.00. Через пять минут. Я должен быть в месте с координатами 60.015, 30.011.
Срываюсь с места и мчусь, не понимая, где это и как туда попасть, действуя в большей степени на уровне ощущений. Выбегаю из комнаты и оказываюсь в длинном неосвещённом сером коридоре с бетонными некрашеными стенами, в котором царит полнейшая тишина и стоит затхлый запах. Если в здании и есть люди, они явно заняты. Поворачиваю направо и несусь к лестнице. Каждый шаг отдаётся громким эхом. Ох, как же будет нехорошо, если меня услышат! Слетаю по лестнице, минуя этажей семнадцать, выскакиваю на улицу, распахивая двери, и замираю на несколько секунд в оцепенении.
Слякоть и грязь. Пасмурно. Полнейшее запустение. Весь пейзаж составлен из серых громадных многоэтажных зданий без окон, утыканных повсюду. Улочки между ними очень узкие, рассчитанные лишь на то, что по ним может пройти в ряд не более четырёх человек. Ни одного дерева, ни одной травинки, ни одного фонаря. Небо хмурое и затянуто свинцовыми тучами…
Прихожу в себя, срываюсь с места и бегу направо. Не знаю, почему. Просто следую какому-то внутреннему компасу.
В это время во втором слое я уже подхожу к площади Угона Камазова. Она битком набита людьми. Все шумят, у всех праздничное настроение. Вокруг много знакомых, они приветливо улыбаются мне, я с ними здороваюсь. Протискиваясь сквозь толпу, подхожу к своему рабочему месту, сажусь за стол и оказываюсь между уже знакомым Вертивласом и каким-то Борисом Ильценом, РСС 8. Табличка над его головой говорит о том, что он менеджер по персоналу в нашей компании, увлекается охотой, женат, двое детей.
- Привет, Рофенар! — говорит Вертивлас.
- Здравствуй, Рофенар, — проникновенным голосом, сверля меня взглядом, приветствует Борис.
- Привет. Здравствуйте, — отвечаю я соответственно.
Неожиданно где-то внутри меня появляется сообщение тревоги, и я даже уже знаю, откуда оно и почему — это роботы отреагировали на мой забег и смену температуры воздуха. Я явно делаю что-то, что противоречит заложенной программе. Удивительно, что реакция на мои действия последовала с таким опозданием — наверно, это как-то связано с моей уникальной личностью… Однако, я не останавливаюсь, а продолжаю свой забег, поворачивая по абсолютно одинаковым улицам без вывесок и каких бы то ни было указателей в первом слое и спокойно глядя на Бориса во втором.
Борис смотрит на меня оценивающе и спрашивает:
- Как у тебя дела на работе, Рофенар?
- Всё в порядке, спасибо, — спокойно отвечаю я и хвастаюсь информацией, которая мне только что пришла в голову — Вчера очередной отчёт по проекту «МСТ» сдали. План перевыполняем, всё закончим раньше положенного срока.
- Хорошо, молодец, — проникновенно говорит Борис, и мне хочется ему верить и всё рассказать — настолько у него добрые глаза, настолько у него мягкий голос. — А сама работа тебе нравится? Нет каких-нибудь пожеланий?
После этого вопроса, заданного таким добрым и проникновенным голосом, с мягкими интонациями, мне жутко хочется излить ему всю свою душу по поводу происходящего со мной, по поводу моей растерянности и потерянности. Мне кажется, что он поймёт и поможет… Мне кажется, что ему можно доверять… Мне кажется… однако по площади проносится звонок, и я не успеваю ответить Борису. Все вокруг берут в руки таблички, аппараты и начинают выжигать.
Я прихожу в себя. Не спать!
- Всё нравится, спасибо! — поддерживаю беседу, а сам беру первую табличку, беру выжигательный аппарат и обращаюсь к своему списку с фамилиями. Первым значится «Роман Дьяков». По прочтении этой фамилии, сердце холодеет, а в голове сразу же всплывает ещё одно воспоминание…
Тёмная подворотня, зябко, мелкий дождик. Я стою у стены, напротив меня — пять человек: четыре парня, одна девушка, они внимательно слушают. Я твёрдым голосом, со взглядом, излучающим уверенность, говорю.
- Итак. Имеем следующее. Рома сейчас как раз заканчивает проектировку первой версии, и Ваня фактически уже может приступить к непосредственному написанию. После чего Федя обкатывает её на своём СВРе, в эмуляторе. Затем нам нужно будет опробовать версию на нескольких изолированных «хомячках», которых к тому моменту нам достанет Юра. Как только версия будет тщательно протестирована и отлажена, Маша её запускает через ленту новостей.
Команда вокруг меня кивает в подтверждение плана.
- Что ж, у нас есть только один шанс. Если мы где-то облажаемся, всё будет потеряно, а всех нас ждёт полиция мыслей…
Как только воспоминание заканчивается, я обращаюсь к своему списку для табличек, и понимаю, что большая часть из предоставленных фамилий и имён мне уже знакома. Самих людей, правда, совершенно не помню. Сердце замирает. Что бы это могло значить?
- А в личной жизни как у тебя? — вежливо продолжает беседу Борис, не отвлекаясь от своей таблички. — Не встретил ещё свою единственную и неповторимую?
- Встретил-встретил, — ехидно отвечает за меня Вертивлас. — Мы его даже не всегда из-за этого вечерами можем вытащить на арену.
- И как же её зовут? — спокойным голосом спрашивает у меня Борис.
Я в растерянности. Нужно срочно придумать какое-нибудь имя, нужно срочно придумать какую-нибудь историю, нужно войти в образ и не выдать себя.
- Мария, — говорю я первое пришедшее в голову имя.
- Мария? — переспрашивает Борис, а хитрые глаза его успокаиваются и как будто уже сделали для себя какие-то выводы. — Это которая из отдела снабжения?
Сердце холодеет. Я никого не знаю! Я ничего не понимаю! Я совсем один в этом мире! А этот маленький перекрёстный допрос на фоне дощечной вакханалии меня просто раздирает на части. Хочется упасть, заплакать и свернуться калачиком. Но надо держаться и надо бежать. Ещё один поворот, ещё пару метров, и я буду на месте.
- Нет, это другая, — обрубаю я.
- Какая же? — деланно удивляется Борис. — Я у нас других Марий не знаю…
- Я с ней в кружке познакомился, — отбрыкиваюсь я, заканчивая выжигать «Романа», и приступив к «Фёдору».
- М, — тянет Борис в ответ.
- А он у нас такой, — сам того не понимая, приходит ко мне на помощь Вертивлас. — Он всё скрывает её от нас, а сам ни слова о ней… Но скоро мы до него допытаемся, не так ли, Рофа? — весело подмигивает.
Я в ответ улыбаюсь, стараясь выглядеть как можно более естественным и искренним, скрывая свою подавленность, и забегаю в какую-то тёмную подворотню. Пусто. Никого. Наверно, ошибся. Наверно не там. Опоздал на пятнадцать минут. Наверно, поздно. Осматриваюсь.
- И давно он у вас стал таким скрытным? — продолжает в полушутку копать Борис, обращаясь к Вертивласу, выжигая на табличке имена из своего списка.
- А он всегда таким был, — вальяжно отвечает тот, — не так ли, Рофа? С самого своего рождения был как мешок с кошками.
Борис улыбается, я усмехаюсь фразе Вертивласа и показательно погружаюсь в своё занятие.
- Наверно, хочет, чтобы мы от него отстали, — ехидно замечает Борис. — Ну, давайте оставим. Он ведь так увлечённо выжигает имена павших солдат…
- Привет, Рофа! — неожиданно говорит мне появившаяся в первом слое фигура в таком же комбинезоне, как и у меня. Голос у неё такой же хриплый и слабый, как и у меня, разглядеть черты лица из-за темноты сразу не получается, но, кажется, я знаю, кто это…
- Юра? — неожиданно вылезает из меня. — А где остальные?
- Беда случилась, и нам надо срочно залечь на дно, — понуро отвечает он. — Наших раскрыли и ликвидировали. Они, скорее всего, и за нами с тобой придут, но надо сделать всё, чтобы не нашли и не пришли.
- Но, как же…
- Вот, — протягивает он какие-то диски, не давая мне вставить ни слова, — тут все наши наработки. Рома говорил, что они уже обкатали первую версию и можно уже запускать. Я собирался уже испытывать его на «хомячках», но это вот всё случилось… В общем, тебе ещё, может, пригодится, а я выбываю из игры. Ты, конечно, можешь попытаться запустить его, но я бы не стал рисковать…
- Так, господа, — неожиданно говорит Борис во втором слое, — с вами было приятно поболтать, но мне пора — срочные дела, — и кладёт свою дощечку на стол именем вниз.
- До свидания, — с энтузиазмом прощается Вертивлас.
- До свидания, — отзываюсь я.
Борис в течение секунды смотрит на меня напоследок с небольшим прищуром, после чего уверенно кивает:
- До встречи, — и уходит.
Я беру диски из рук Юры, верчу их в руках и кладу за пазуху.
- Лучше бы я в это всё и не ввязывался, — с грустью в голосе замечает он. — Жил бы себе во втором слое, никогда не знал бы первого. Сейчас бы спокойно выжигал себе имена на дощечках, ни о чём не подозревая, и не парился о том, как себя не выдать…
- Но как же правда, как же истина? — растерянно спрашиваю я.
- Да кому нужна твоя правда?! — с досадой бросает Юра. — Кому она что дала? Может, ты считаешь, что этот мир, в первом слое, лучше того?
- Он не лучше, но в нём есть свобода выбора, свобода воли, свобода сознания…
- И зачем все эти свободы? — проницательно смотрит на меня Юра. — Свобода — это серьёзная самостоятельная работа, это нечто, требующее огромных затрат. Никому ненужна твоя свобода, потому что в этой жизни значительно проще и комфортней купить новую шкурку к СВРу и ни о чём не думать…
Юра печально смотрит на меня, после чего разворачивается, собираясь уходить.
- Постой, Юра! Есть вопрос… Вернее много вопросов… — бросаю ему в след. Он останавливается и поворачивает голову в мою сторону.
- Это естественно, — отвечает с ухмылкой.
- Я ничего не помню. Точнее, практически ничего не помню, — впопыхах тараторю я.
- У тебя есть дневник, — обрезает он.
- Но я не знаю, как его читать.
- Спроси у своей девушки — она знает.
- Но я не помню её, я не знаю, кто она, и где она…
- Печаль. Дело в том, что этого никто кроме тебя и не знает… — таинственно отвечает он, кивает и уходит.
Я остаюсь в подворотне совсем один. Полемика Юры о свободе выбила меня из колеи, я озадаченный прогуливаюсь и прислоняюсь спиной к холодной стене дома. Не уж то всё потеряно? Я даже толком не знаю и не понимаю, кто я и что делаю, но уже чувствую, что из-за своей нерасторопности потерял что-то важное и из-за неё же уже проиграл.
- Вертик, — обращаюсь я к нему во втором слое, — а ты когда-нибудь думал о том мире, в котором мы живём?..
Тот удивлённо смотрит на меня и спрашивает:
- В смысле? Чего думал? Зачем?
- Ну, мы же все прекрасно понимаем, что живём в смоделированном мире, но где-то, за его гранью находится мир реальный…
- Ну, и что? — не понимает он.
- Ну, что это за реальный мир? Может, он лучше нашего?.. Нам же никогда не даётся право узнать его и сравнить…
- Нет, — уверенным голосом обрывает он меня и начинает словесную тираду. — Не думал. И не думаю. Наш мир идеален, мы свободны делать в нём всё, что хотим… я могу драться на арене, рисковать своей жизнью, даже умирать, возрождаясь снова и снова, и моей жизни ничто не угрожает. В реальности я бы такого сделать не смог. Здесь я могу спокойно делать то, что мне хочется, не тратя своё время и силы на непонятные бессмысленные действия, как это делали люди в прошлом: мне не надо напрягать мышцы, мне не надо искать крышу над головой, не надо разыскивать еду. У меня всё это есть…
- Но оно же всё нереально…
- А думаешь, жизнь в твоей так называемой реальности реальней этой?.. К тому же, я не думаю, что Сергей Сергеевич стал бы создавать виртуальный мир, если бы тот хотя бы на йоту был хуже реального…
Я гляжу на него с некоторым недоумением. Он абсолютно не пробиваем. Свобода ему действительно просто ненужна. Она бы, пожалуй, ему даже мешала жить…
- Да, ты не думай… я так… — оправдываюсь я.
- Меня пугают твои мысли, Рофа, честное слово, — доверительно говорит Вертивлас. — Я уже давно заметил за тобой какие-то нездоровые отклонения. Я бы на твоём месте обратился в тех поддержку, чтобы они проверили твой СВР на вирусы. Ты же слышал об этой группе рецидивистов…
- Да, да… Обязательно обращусь, — деланным благодарным голосом соглашаюсь я.
Вертивлас удовлетворённо кивает и возвращается к своей работе.
А в первом слое у меня наворачиваются слёзы на глазах. Всё бесполезно. Всё бессмысленно. Я абсолютно одинок, и у меня нет никакого решения. И даже назад, на свою линию я не могу вернуться… если бы тут был мой наставник… если бы я смог вспомнить, как его зовут и чему он меня учил…
Сажусь на землю и, морозя попу и держа коленки в руках, сижу несколько минут, размышляя о произошедшем, пытаясь собрать воедино кусочки пазла в своей памяти, параллельно выжигая имена на табличках…
Достаю материалы, которые мне передал Юра и кручу их в руках, подумывая о том, как же мы планировали их читать. Наверно, нужно какое-то специальное устройство для их считывания, но где его взять?..
Неожиданно во втором слое раздаётся звонок. Перерыв на полдник. Не уж то уже так много времени прошло? На столах перед каждым участником субботника появляются разнообразные напитки, бутерброды, сэндвичи или бургеры с различными начинками, и все люди вокруг меня начинают есть и пить с нескрываемым аппетитом. Ощущение, будто сама площадь оживает и начинает двигаться и поглощать саму себя. Чувствую себя свиньёй в хлеве. Справа от меня Вертивлас жадно уплетает чизбургер, запивая его колой. Глаза его аж светятся. Сразу ясно, для чего он живёт…
- Я недавно купил добавку «хамон» к бургеру, — поясняет он, — и «апельсин» к коле. Попробуй как-нибудь, очень советую.
Я улыбаюсь и киваю. Передо мной, справа от табличек лежит сэндвич с колбасой и банка апельсинового сока. Я гляжу на них с некоторым недоумением, но пока, в отличие от всех остальных, ещё не приступил к еде. Наверно, это подозрительно. Беру в руки сэндвич. Мои зубы впиваются в него, и во втором слое во рту появляется аромат свежего листа салата, сухой булочки и солоноватой колбасы. Язык проталкивает пищу далее. Очень вкусно, очень аппетитно. Запиваю свежевыжатым кисловатым апельсиновым соком… Но в первом слое я только непроизвольно глотаю воздух и скреплю зубами, а в животе тем временем начинает урчать. Я не ем, а только симулирую процесс еды, сидя на земле с дисками в руках, не зная, что с ними делать…
Пока все едят во втором слое, я в первом, продолжая совершать бессмысленные жевательные движения, разглядываю диски. Глядя на обложку второго, на котором выведено непонятное число: «13117532» — я неожиданно вспоминаю ещё один эпизод, который тянет за собой вереницу воспоминаний…
- Рофа, — говорит Роман, — я пойду за тобой, я спроектирую этот вирус, я даже найду человека, который сможет его написать, но я должен быть на сто процентов уверен, что ты не остановишься на середине и дойдёшь до конца.
Он смотрит проникновенно на меня, и я понимаю, что мы вдвоём всё сможем сделать…
- Даже, если я не дойду до конца, — продолжает он. — Пообещай мне, что доведёшь дело и не бросишь.
- Обещаю, — с полной уверенностью отвечаю я.
Многое сразу же проясняется. Мы всё-таки писали вирус, который должен был отключить СВРы. По крайней мере, мне кажется, что именно этим мы и занимались, и именно о нас и говорили в сегодняшней сводке новостей. Какая честь! Помимо этого, я понимаю, что где-то в городе, в одном небольшом заброшенном здании, расположен терминал, подключенный к сети. Всё, что мне нужно сделать — это скопировать программу в свой СВР, используя терминал, после чего установить контакт с кем-нибудь из второго слоя. Далее — цепная реакция и через «третье рукопожатие» заражёнными оказываются все. Затем — моя ключевая фраза для активации вируса, и все свободны!
В голове неожиданно появляется какая-то боевая уверенность, даже самоуверенность. «Всё возможно! Ещё ничего не решено! Ещё ничего не потеряно!» И число уже выглядит очень знакомым, я уже близок к какой-то важной разгадке. Не хватает только какого-то одного, небольшого элемента… Впрочем, сейчас не до элемента. Сейчас или никогда! Надо действовать.
Запихиваю диски за пазуху, вскакиваю на ноги и мчусь через узкие улицы, опять следуя своему внутреннему компасу, куда-то на юг, к зданию с терминалом. Оно на другом конце города. В том темпе, в котором я бегу, дыхание из-за непривычки собьётся быстро, а путь неблизкий. Сбавляю шаг и к цели иду уже не быстро, но уверенно и целенаправленно. На улице прохладно, но я не замерзаю — по-видимому, СВР делает свою работу и согревает меня изнутри.
Во втором слое полдник закончился, и все вернулись к своим занятиям с выжиганием. Вертивлас сидит и сосредоточенно выводит буковки по шаблону. По-видимому, в одиночку, без одобрения со стороны старших, он не очень склонен болтать.
Пока я иду к штабу, в голове мелькает ещё несколько эпизодов из прошлого. Кажется, память ко мне начинает потихоньку возвращаться, и прошлое как снежный ком всё увеличивается и увеличивается в своих размерах.
Я вспоминаю девушку. Вспоминаю кучу мелких приятных эпизодов с её участием. Нет, имени её я так и не могу вспомнить, где она — тоже не знаю, но постепенно передо мной начинают всплывать эпизоды из наших с ней отношений. Вспоминаю, что отношения были очень нежными, любовными и, что крайне приятно, абсолютно взаимными.
Мы сидим с ней на покосившемся бревне и наблюдаем за солнцем, купающемся в Финском заливе. Я нежно обнимаю её за талию, она опустила голову на моё плечо.
- Любимый, ты действительно думаешь, что наша жизнь измениться к лучшему, что мы будем счастливы, и нам ненужно будет больше скрываться? — задумчивым тихим голосом спрашивает она.
- Конечно, малыш! Я всё сделаю для того, чтобы так оно и случилось.
- Может, давай я всё-таки тебе помогу? — спрашивает она и нежно глядит мне в глаза снизу вверх.
- Нет, что ты! Я не хочу тебя вмешивать в это дело. Уже достаточно того, что ты знаешь, как прочитать мой дневник, и где его найти… Я итак тебя жуткой опасности подвергаю.
Она заговорщически улыбается и целует меня в губы.
- А, если ты однажды не сможешь вспомнить, про свою команду и заговор, как же тогда?
- Тогда я приду к тебе и спрошу про дневник.
Она вздыхает и кладёт голову назад, ко мне на плечо.
- Больше всего на свете я боюсь, что работая со своей памятью, ты когда-нибудь просто не сможешь вспомнить меня…
Иду по улицам, а на глазах слёзы наворачиваются. Тёплое ощущение любви от воспоминаний и щемящее в груди от грусти и разлуки переплетаются и вылезают наружу в виде скупых слёз.
Вдруг, что-то происходит в первом слое, и тишина, которую нарушали только мои спокойные шаги, неожиданно заполняется гулом. Я останавливаюсь, гляжу по сторонам и прислушиваюсь. Похоже на то, что город неожиданно пришёл в движение, и дома ожили. Двери распахиваются и из них как зомби нестройными рядами выходят люди в серых льняных комбинезонах. У них отсутствующие взгляды, двигаются они вразнобой, но все идут в одном направлении, куда-то на север, из города.
Я вжимаюсь в стену, стараясь уйти с пути толпы, и мимо меня проходят вперемежку мужчины и женщины, парни и девушки, мальчики и девочки… Нет только стариков. Самый старый человек, которого я отмечаю взглядом, выглядит лет на пятьдесят, не больше. Буквально за несколько секунд улица, которая была абсолютно пустынна, ожила и теперь как гусеница, как единый организм, движется в одном ей известном направлении. Зрелище пугает, я стараюсь не двигаться и не дышать, надеясь, что меня не заметят, чувствуя холодную ровную стену своей спиной.
Мимо меня проходит мужчина лет сорока а, я, засмотревшись на других людей и расслабившись, случайно задеваю его коленкой. Сердце замирает: вдруг, остановится, вдруг раскроет, что же тогда будет?! Но тот не обращает на произошедшее ни малейшего внимания и растворяется в людской реке…
Всё это длится в течение минут пяти, после чего улицы быстро пустеют, и вот я уже снова совсем один, как будто ничего и не произошло.
Во втором слое за это время ничего не изменилось: люди как сидели себе, так и продолжают спокойно сидеть и выжигать.
Прихожу в себя, набираюсь храбрости, и продолжаю свой путь на юг города.
Ближе к центру город становится менее штампованным и одинаковым: пропадают безликие здания и узкие улицы, появляются старые и обветшалые, заброшенные трёх- и четырёхэтажные дома с обсыпавшейся штукатуркой и лепниной. Жизни в городе нет так же, как и на окраине, хотя в некоторых окнах горит свет и видно, что кто-то там всё-таки существует и что-то делает. Этих окон я боюсь и опасаюсь, стараюсь проходить мимо них тихо, чтобы не заметили.
Спустя часа полтора я, наконец, дохожу до места. Жутко голодный и усталый. Причём голоден настолько, что живот уже хочет съесть сам себя. Всё из-за СВРа, по-видимому — роботам нужна энергия, которой в организме из-за несоблюдённого режима питания, просто нет. А во втором слое таблички как раз подходят к концу, и я дожигаю последние имена из списка.
Здание передо мной — это какой-то старый большой и длинный заброшенный завод из красного кирпича, расположенный рядом с высохшим каналом. Я подхожу к чёрным воротам, открываю их и прохожу внутрь. Далее, как на автомате, пробираюсь в здание через вход во дворе, оттуда — на третий этаж по полуразрушенной лестнице. Да, такого во втором слое не показывают… Налево, по коридору, до упора. Последняя комната. Закрыта на кодовый электронный замок. Ввожу код с диска, но дверь лишь пикает в ответ, не открывается. Решаю ввести код в обратной последовательности и дверь сразу же распахивается передо мной. Всё-таки что-то в этих числах есть… Но с этим потом разберёмся…
Комнатка маленькая и тёмная, окна зашторены, но я понимаю, что это та самая комната из моего воспоминания с фигурой и писанием руками. Только тут уже с тех пор был установлен какой-то допотопный компьютер с большим, толстым монитором. Комната вызывает ещё одно воспоминание…
- Вся история России — сплошное враньё, — говорю я Фёдору, сидящему передо мной.
Тот смотрит на меня большими глазами и явно ещё не может свыкнуться с новым восприятием мира.
- Ты думаешь это благодаря Рыбину и «Единой России» СВРы были распространены и всем установлены? На самом деле это американская разработка, которая поставляется в страну по договорённости: наша страна им ресурсы и рабов, они нам — СВРы.
Федя качает головой, как будто не веря в то, что слышит.
- А как же война? — спрашивает он.
- Нет никакой войны. Война фикция. Люди «уходящие на войну», на самом деле либо просто уничтожаются системой, либо продаются за рубеж.
По всему видно, что Феде тяжело всё это уместить в голове.
- А ты знаешь, как «СВР» расшифровывается на самом деле? — добиваю его я.
- «Система всеобщего развития»? — неуверенно произносит он.
- Нет, — жёстко отсекаю я. — «Слава Великому Рыбину»… Как видишь, они даже в названии устройства соврали. Вся наша страна построена на вранье и лицемерии. Ложь — это основа идеологии России…
Я снова в комнате. Достаю материалы, включаю компьютер, плюхаюсь в кресло, жду несколько секунд. Голова кружится от голода и усталости. Организм на грани потери сознания, СВР — на грани выключения. Но я должен собраться и всё сделать.
На экране монитора появляется сообщение: «вставьте диск». Открываю коробку с диском с кодом. Вставляю.
«Подключитесь к системе».
Оглядываюсь по сторонам, справа от монитора нахожу шлем с проводами, идущими к компьютеру. По-видимому, это оно и есть. Долго не колеблясь, надеваю на голову.
«Загрузка программы. Ждите».
Тем временем во втором слое работа подходит к концу. Вертивлас откладывает последнюю табличку, тяжело вздыхает и довольный тем, что уже закончил и так хорошо справился с задачей, глядит на меня. Я всё ещё пишу. Мне некуда торопиться. Вертивлас, которому теперь делать нечего, из любопытства лезет к столу Бориса. Я его игнорирую.
- Смотри-ка, — с удивлением замечает он, держа в правой руке табличку, над которой работал Борис. — Тут почему-то выведено твоё имя…
Он поворачивает её надписью ко мне, и я читаю: «Рофенар Антонов». Сердце замирает, руки опускаются, в первом и во втором слоях наступает паника. Я вскакиваю со стула и там, и тут.
Что это значит?!
Неожиданно окно комнаты в первом слое разбивается, дверь вылетает из петель и в комнату врываются люди в чёрных комбинезонах.
Выстрел, что-то впивается в шею, и всё тело сковывает жуткой болью и параличом, СВР выключается, я падаю на пол, бьюсь в конвульсиях, быстро теряя сознание… Последнее, что я вижу в первом слое — Бориса в чёрном костюме с иголочки, с бабочкой, заходящего в комнату. Он останавливается прямо надо мной. Он глядит на меня сверху вниз. Он улыбается довольный собой. Он отдаёт приказ:
- На охоту.
…и выходит.
Мне снился сон. Я сидел на том же самом покосившемся бревне у кромки залива с той самой девушкой и глядел на последние кусочки солнца. Волны ненавязчиво что-то шептали, а ветер лениво прогуливался по берегу. Я нежно обнимал её, и мне было грустно.
Она взглянула в мои глаза.
- Ты чего грустишь?
- Потому что всё это скоро закончится…
Пауза.
- Конца не существует, — философски заметила она. — Жизнь непрерывна. «Концы», какими бы они ни были (грустными или счастливыми) — это всего лишь человеческая выдумка. Даже смерть — это всего лишь переход в другое состояние…
Я улыбнулся её идее и покрепче прижал к сердцу.
- К тому же эта тирания не может продолжаться вечно. Режим себя изжил и скоро рухнет, а мы с тобой будем жить вместе долго и счастливо в новом, лучшем мире. Тогда уж точно не будет никаких концов…
Улыбка.
Поцелуй.
Просыпаюсь с головной болью и жутким звоном в ушах от того, что меня кто-то окатил ледяной водой. Глаза как будто слиплись и еле открываются. В горле и носу странные ощущения: нос как будто забит слизью, а в горле как будто застряли маленькие комочки. Во всём теле жуткая слабость, берёт озноб — такого со мной ещё ни разу в этой жизни не было. Живот скручивает…
Лежу на холодной влажной земле с серой, выцветшей от осени, мокрой травой. Свежо и мир только начинает просыпаться. Рядом со мной стоит фигура в чёрном костюме, рубашке с накрахмаленным воротником и с помпезной чёрной бабочкой.
- Просыпайся, Рофенар, — холодно говорит фигура. — Давай, поднимайся.
- Что происходит? — поправляя голову, я еле-еле поднимаюсь на ноги.
Фигура в костюме — Борис Ильцен. Он держит за узду чёрного как смоль сильного коня. За ним стоит группа из десяти человек в чёрных комбинезонах с автоматами и отсутствующими взглядами — они явно витают где-то во втором слое. За ними — человек семь в деловых костюмах, сидящие на лошадях, с ружьями на перевес, ведущие светскую беседу, косо поглядывающие на меня и отпускающие шуточки.
За моей спиной шумит сосновый лес, слева и справа — просека.
Второй слой! — доходит до меня. Он же отключен, я присутствую только здесь… наверно, и роботы отключены, и поэтому у меня такое самочувствие — ослабленный организм без искусственного иммунитета своими силами бороться с какой бы то ни было заразой не в состоянии…
- Обычно тех, у кого Рейтинг Свободы Сознания выше 5, либо уничтожают при рождении, либо оставляют подрасти, чтобы потом отправить на охоту… — неожиданно начинает рассказывать Борис. — Однако рейтинг — вещь не постоянная, и какие бы усилия мы ни прилагали, при некотором стечении обстоятельств рейтинг любого человека может измениться, и тот начинает задаваться ненужными вопросами. Таких людей, конечно, немного, но выявить их бывает крайне непросто, а обществу их существование вредит. Поэтому иногда требуются люди, обладающие исключительными способностями, умеющие анализировать, ясно мыслить и выводить этих ренегатов на чистую воду. К таким людям отношусь я, — тут он делает театрально паузу, и далее подчёркивает. — К таким людям относишься и ты. И, если бы не твоя упёртость, дурацкая изощренность и неприемлемые эксперименты с памятью, ты мог бы стать одним из нас… Но ты слишком радикален в своих взглядах и принципиален. Поэтому, сейчас, после того, как ты помог нам выявить все нежелательные для общества элементы и ликвидировать их, ты перестал нам быть нужен. Теперь тебя ждёт царская охота.
Борис расплывается в улыбке.
- Не поздновато ли? — со скрываемой надеждой в голосе спрашиваю я. — Мы успели разработать вирус…
- Который мы удачно ликвидировали сразу же после твоей поимки, — перебивает Борис, — о чём уже успели сообщить в новостях. А сейчас, кстати, как раз идёт суд над тобой и вольный народ России решает, что с тобой делать…
- Сплошной цинизм и обман, — с досадой цежу я сквозь зубы. — Какой может быть суд, если меня нет во втором слое?! Даже ваши телевизионные казни не существуют…
Борис смотрит на меня с пренебрежением.
- Зато народ получает хлеба и зрелищ, что ещё нужно для счастья?!
- Свобода, — с вызовом произношу я, чем вызываю у него улыбку.
- Что ж, свобода у тебя теперь есть. Ты волен бежать в любую сторону, и мы даже даём тебе фору в 60 секунд, после чего спускаем собак и начинаем охоту.
Он смотрит на золотые часы на своей правой руке.
- Господа, давайте начнём? — зовёт он остальных.
Люди за его спиной оживляются и подъезжают на лошадях поближе, жадно измеряя меня взглядами.
- Я думаю, этого хватит минут на 15, не больше, — говорит один из них другому.
- Ставлю своего коня на то, что умертвлю его без порчи кожи, — надменно изрекает молодой парень в седле чуть сзади них.
- Господа, — призывает всех Борис, — Охота начнётся через несколько секунд. Все готовы?
Смотрит хитро на меня, разворачивается, запрыгивает в седло своей лошади. Глядит на часы ещё раз и начинает громко вслух считать:
- 60.
- 59.
- 58.
До меня быстро доходит: надо бежать, спасаться. Прикидываю, куда деваться, и решаю, что единственный вариант — это бежать в лес…
- 57.
…рву с места и, сломя голову, превозмогая усталость и болезнь, несусь…
- 56, — раздаётся мне в след такой же спокойный громкий голос Борис. Он явно считает для своих товарищей, а не для меня.
- 55, — постепенно затихает голос за моей спиной.
54, 53, 52, 51…, — считаю уже я про себя, не сбавляя темпа.
И вот уже 41, и до леса уже рукой подать. Я в панике продираюсь сквозь мелкий кустарник и забегаю в чащу.
37.
Минута ещё явно не прошла, когда за моей спиной раздаётся боевой призыв трубы. Опять обман. Обман во всём. Они просто не могут существовать вне обмана…
Охота началась. Лай собак где-то далеко, за спиной. А я не останавливаюсь и стараюсь бежать, не сбавляя скорость.
Добежать бы до какой-нибудь речки — может, удастся сбить след… Впрочем, наверно, они определят моё местоположение по каким-нибудь остаткам СВР в организме. Но должно же быть хоть какое-то спасение, какое-нибудь решение?
Чуть сбавляю шаг, всё-таки силы не те, никогда не приходилось много бегать, поэтому уже ноги устали и трясутся в коленках, да и дыхание сбитое и неровное, воздуха не хватает. Сердце суетится в грудной клетке.
Пока я бежал, даже и не заметил, как весь исцарапался, продираясь через заросли кустарника. Кроме того, я умудрился порвать штанину комбинезона, причём основательно: через дырку видны кровь и неглубокий порез. Впервые в жизни испытываю такие болезненные ощущения.
Остановился и упёрся локтём в дерево, чуть наклонившись. Часто тяжело дышу. Кашляю и изо рта появляется кровь. Секундная паника… Организму явно осталось совсем чуть-чуть.
Неожиданно в голову приходит спасительная мысль: может быть, в моём дневнике есть какая-нибудь подсказка на этот случай? Я чувствую, что дневник всё ещё в моём комбинезоне — эти его не отобрали, решив, наверно, что угрозы он им никакой не несёт. Укрыться бы где-нибудь и попытаться прочитать его снова. Впрочем, как мне его прочитать, если я не знаю шифра? Да и единственный человек, знающий шифр, наверно уже мёртв…
Задумываюсь и пытаюсь что-нибудь вспомнить.
В голове опять всплывает образ той самой девушки, и приходит осознание того, что её нет, что я никогда больше не смогу её обнять. Сердце стонет, а на глазах опять появляются слёзы. Я потерял единственного близкого человека, которого не могу сейчас вспомнить… Человека, которого, как мне кажется, я никогда и не знал… Но я её любил! Я чувствую! Я её не помню, но я её действительно любил. А теперь её нет…
И неожиданно это прекрасное чувство любви и чувство потери за собой, как за ниточку, вытаскивают из тайника припрятанную драгоценность, абсолютно не связанный с ними эпизод, как будто тот ждал в моей голове ключевого слова или эмоции, чтобы выйти на передний план.
- Теперь. Тебе нужно зашифровать самую ценную информацию, — говорит мне тёмная фигура, сидящая в кресле. — Придумай, например, какую-нибудь числовую последовательность и расставь среди слов и цифр правильные слова и цифры так, чтобы последовательность их открывала. Этого уже будет достаточно для того, чтобы доступ к твоему дневнику был осложнён…
- Но какую последовательность? — не понимаю я.
- Ну, — хитро смотрит на меня фигура, — например последовательность простых чисел от 2 до 41…
Меня осеняет, и улыбка сквозь слёзы разливается по лицу. 41 37 31 29 23 19 17 13 11 7 5 3 2. Все слова с 2 по 41 вытащить и операцию повторить…
Выхватываю из-за пазухи дрожащими грязными руками смятые и немного влажные от пота листки со слегка поплывшим текстом, и читаю нужные слова:
«Приветствую тебя, Рофа! Ты сумел подобрать ключ и теперь можешь прочитать данное послание. Ты, наверно, до сих пор не можешь понять, кто ты, и что происходит. Так надо. Если бы ты это помнил, то об этом же знала и полиция мыслей. А мы не хотим, чтобы они знали…»
Неожиданно становится понятно всё, память быстро возвращается ко мне.
«…ты научился управлять своей памятью и привязывать нужные идеи к определённым образам, мыслям и ощущениям. Ты вспоминаешь только то, что нужно и только тогда, когда нужно…»
За спиной раздаётся лай собак, но я на них уже не обращаю внимание — ощущение такое, будто я сейчас открою для себя что-то, что принесёт мне спасение, и нужно быстро прочитать как можно больше, пока не поздно…
«Многое о себе и этом мире ты и сам уже понял и осознал. Остались вещи, до которых ты доходил не сразу и информацию о которых узнавал годами. Именно о них и написано в этом послании. Храни его и пополняй, так как это твоя единственная связь с реальным миром…»
- И-ха! — раздаётся залихватский крик за моей спиной. Затем — выстрел, и я падаю как подкошенный — попали в ногу разрывным, из-за чего кость раздробило. Но боли я не чувствую. Даже паники нет никакой. Лежу и уже просто вспоминаю:
«…Кирилл научил тебя воспринимать мир в первом слое и открыл глаза на истинность этого мира. Кто такой Кирилл, и откуда он взялся, я не знаю. Впрочем, это и неважно — он уже давно умер, но дело его должно жить. Важно то, что вся твоя жизнь и жизнь всех твоих друзей и знакомых — сплошное враньё и выдумки…»
Ко мне подбегают собаки и впиваются зубами в мои руки и ноги, но я этого уже практически не чувствую, я как будто осознал себя в совершенно другом месте и в другом времени. Раздаются крики и звуки труб, но они уже где-то далеко…
Всё! Больше мне ничего ненужно. Кирилл — вот, что было важно всё это время! Это имя было своеобразным ключом к моей свободе. Кирилл меня действительно обучил. Но я не Рофенар, а Рома! И я лежу не на холодной земле с простреленной ногой, растерзываемый собаками, а абсолютно целый и невредимый на кровати с пружинами в своей комнате в подполье.
Моргнул.
Вижу над собой побелённый потолок, под собой чувствую мягкую кровать. Воздух тёплый, никаких болезненных ощущений в организме.
Сел в кровати. Опустил ноги на пол. Огляделся по сторонам. Протёр глаза. Привычное восприятие, привычная обстановка.
Я даже и не заметил, как оказался в своей комнате.
Как же всё-таки хорошо быть в своём родном сознании!